— Думаю, он скончался, — продолжал фараон. — Что это у него на щеках? Ей-богу, можно поклясться, это слезы.
— Ты идешь? — прошептал художник.
И он устремился вместе с Алисой в подворотню.
Паразит
— Жорж, твой брат готов. Поторапливайся!
Жорж ворчит, пытается выиграть время.
— Я кладу на камин два франка. Купи ему соску.
И надо туда тащиться! Как будто в эту жару не могли оставить его в покое! Жорж в ожесточении отпихивает свое кресло.
— Идите по теневой стороне. Знаешь, какой Морис слабенький… Ты слышишь, малышка Морис? Хорошенько слушайся Жоржа… Не делай глупостей. А ты, Жорж, дай ему руку, когда будете переходить бульвар.
— Слушай, мам! — кричит, выйдя из себя, Жорж. — Я уже знаю, что надо делать. С меня этого достаточно, в конце… Пошли. Двигай, Паразит.
— Запрещаю называть твоего брата «Паразит». Если бы твой отец тебя слышал!
— Ладно. Не слышит он меня. Марш вперед, Паразит!
Он хлопает дверью; лифт движется к ним навстречу. Жорж чувствует, как злоба назревает в нем, словно нарыв. Он ощущает ее позывы в груди.
— Не трогай!
Жорж бьет по руке Мориса, которая тянется к кнопкам. Морис обожает останавливать лифтовую клеть между этажами.
«Надоело мне это, надоело! — повторяет себе Жорж. — Они за няньку меня держат!»
На улице он в нерешительности. Он знает, что там, наверху, на пятом этаже, есть приоткрытое окно, окопавшееся в засаде лицо, следящие за ним глаза. Он берет брата за руку. Сжимает ее так, как поступил бы с бельем, выкручивая его досуха. Морис хнычет.
— Не нравится, — шепчет Жорж. — Очень хорошо!
Повернув за угол улицы, он отпускает руку.
— А что, Паразит, ты ведь достаточно большой, чтобы ходить одному?
Жорж как раз в том возрасте, когда ненавидят относить пакеты, избегают выходить вместе с родителями, когда кажется, что всегда видят насмешку в глазах девчонок. И вот все время появляться в сопровождении Паразита!..
Жорж переходит бульвар, не призывая к осторожности. Но Паразит следует по пятам в метре от него. На солнечной стороне жара адская. Если бы только противный Паразит смог получить хорошую головную боль, которая уложила бы его в постель на недели! Жорж останавливается перед витриной. Он разглядывает ласты, баллоны, толстые подводные очки. Возле него Паразит сосет свой палец… Недели свободы! Не нужно больше отчитываться, объясняться… «Как твой брат?» — «Был умницей». — «Тогда завтра своди его в кукольный театр!»
Сущая каторга! Самая унизительная! Нет. Больше так продолжаться не может. Жорж вновь и вновь думает о своем брате. Это только для Паразита: «бедный цыпленочек», «милый малышка», «пупсик»; ему засовывают пальцы между воротником и кожей, чтобы узнать, не вспотел ли он; ему щупают лоб, ладошки… Поцелуйчики… Кто отправляется бай-бай, словно амурчик… А я? Меня ни в грош не ставят. Я — поводырь, слуга, раб…
Паразит наклоняется, чтобы подобрать окурок. Это его последнее увлечение. Жорж не вмешивается. Пусть он сосет его, проглатывает, если это доставляет ему удовольствие. Жорж промакивает себе лицо. Это ему солнце доставляет неудобства. Он переходит в тень. Паразит все время тут.
Улицы начинают спускаться к Сене. Прохожие прогуливаются; хорошая погода накладывает на их лица как бы отпечаток некого счастливого изумления. И Жорж говорит про себя, что мог бы попытаться потерять Паразита. Это не трудно. Но к чему бы это привело? Отец, мать, дедушка, бабушка — все накинутся на него… «У тебя сердца нет… Ты завидуешь своему брату…» А найденный Паразит снова займет свое место, свой трон. И все начнется сначала.
Нет. Этот способ не подходит. А может быть, и нет никакого способа! Вот река, лодки на ней, свет от нее. На сводах мостов пляшут сонмы зайчиков. Жорж спускается к набережной. Там он будет в покое. Паразит от воды в восторге. Он садится, свесив ноги. Время от времени он показывает на корабль, на вереницу барж. Красиво… Красиво…
Да, старина, красиво, развлекайся и оставь меня в покое!.. Жорж закуривает сигарету. Справа виднеется спящий бомж, слева рыбак, время от времени почесывающий свои веснушки. Жизнь отступила, шумит где-то вдали. Она вынашивает тысячи невысказанных мыслей. Достаточно было бы легкого толчка. Вода в этих местах глубокая. Поплавок у рыбака закреплен на леске очень высоко. Свыше трех метров. Но какое найти объяснение? Сказать: «Это Морис меня туда потащил»? А почему бы и нет? Разве капризы Паразита не являются приказами?.. А что потом? Его вам могут выловить, этого вашего Паразита! Конечно же в последний момент найдется какой-нибудь отважный спасатель… А затем достаточно будет запихнуть продрогшего Паразита в такси и на скорости отвезти его обратно. Сцена, возможно, будет ужасной, но зато потом кончатся эти ненавистные прогулки. Уж больше никогда бы не доверили драгоценного Паразита его брату.
Жорж смотрит на Паразита, который зажал ладони между ляжками и отбивает такт пятками по камню парапета. Один совсем легкий толчок! Бомж крепко спит. Рыбак забыл обо всем на свете. Жорж подходит. Паразит поднимает глаза.
— Пить! — говорит он.
А! Ты хочешь пить! Так вот, ты сейчас напьешься, обещаю тебе это. Жорж совсем рядом. Он сдерживает дыхание, собирается с силами.
Все произошло очень быстро. Вода наполнила рот Жоржа. Он поднимает вверх руку. Течение уже уносит его. Он видит круглое лицо Паразита, косой разрез глаз, приплюснутый нос, идиотскую улыбочку. Идиот, когда ему восемнадцать лет, силен и ловок, как горилла.
Небо такое голубое. А теперь зеленая вода со всех сторон становится все темнее.
Обмен любезностями
Жан-Луи Валграну двадцать шесть лет, а Мишлин, его жене, двадцать четыре. Жан-Луи служит клерком у нотариуса. После смерти своего отца он унаследовал около тридцати тысяч франков, и Мишлин — тоже оставшаяся сиротой — располагала приблизительно такой же суммой. Нотариус, который очень любил Жан- Луи, понял, что молодая семья скоро растратит это небольшое состояние без выгоды. Он счел своим долгом расхвалить им преимущества пожизненной ренты. «Очень легко, — сказал он им, — найти какого-нибудь старичка, владеющего имуществом и склонного совершить выгодную для всех сделку. Я как раз знаю одного пожилого господина — Эмиля Мобьё, которому восемьдесят лет. Он достаточно… пожил, и, трезво мысля, можно рассчитывать на то, что… Ведь так?.. Хоть его дом и не очень велик, за то хорошо расположен — в тихом квартале в Исси-ле-Мулинё — и окружен небольшим садиком. Все стоит по меньшей мере двести тысяч франков… Двадцать миллионов старых франков. Ваш начальный взнос будет незначительным, и вы конечно же найдете подходящую почву для соглашения по ежемесячным выплатам».
И молодые Валграны, не имея опыта, соблазнились этой кучей миллионов, которую им пообещали в скором будущем. Они приняли условия Эмиля Мобьё: жить будут вместе с ним, он у них станет столоваться, они должны ухаживать за ним, быть заботливыми и предупредительными и выплачивать ему приличное ежемесячное пособие. Уместно добавить, что внешний вид старика давал основание для самых верных надежд: очень худой, с глухим кашлем — казалось, он совсем близок к своей кончине.
Они с увлечением приступили к устройству своего нового житья-бытья, но очень скоро пылу у них поубавилось. Мобьё оказался несносным. Всегда недовольный, брюзжащий по любому поводу, он без колебаний критиковал образ жизни Мишлин и Жан-Луи, давал им советы и, если Мишлин резко парировала, тут же угрожал им позвонить нотариусу. Кроме того, конец месяца создавал целую проблему. Никогда Мишлин не приходилось столько считать! Время от времени приходил врач, так как Мобьё все время жаловался на самочувствие. Тот его подолгу выслушивал и выписывал длинные рецепты. Мобьё гордился тем, что поглощал кучу лекарств.
— И как? — шептала Мишлин.
Врач пожимал плечами.
— Потихонечку выбирается… Но действительно потихонечку.
Мишлин теряла надежду. В эти дни она звонила по телефону своей подруге Николь Жербуаз, покуда старик прогуливался в садике.