— Не горюй, друг мой, — сказал Дон Кихот, — я тебя вырву из рук халдеев, не то что из рук Братства. Но скажи мне по совести: встречал ли ты где-нибудь в известных нам странах более отважного рыцаря, чем я? Читал ли ты в книгах, чтобы какой-нибудь рыцарь смелее, чем я, нападал, мужественнее оборонялся, искуснее наносил удары, стремительнее опрокидывал врага?
— По правде сказать, я за всю свою жизнь не прочел ни одной книги, потому как не умею ни читать, ни писать, — признался Санчо. — Но могу побиться об заклад, что никогда в жизни не служил я такому храброму господину, как вы, ваша милость, — вот только дай бог, чтобы вам не пришлось расплачиваться за вашу храбрость в одном малоприятном месте. А теперь послушайтесь меня, ваша милость: вам непременно надобно полечиться, — кровь так и течет у вас из уха, а у меня в сумке имеется корпия и немножко белой мази.
— Во всем этом не было бы никакой необходимости, — заметил Дон Кихот, — если б я не забыл захватить в дорогу сосуд с бальзамом Фьерабраса:[113] одна капля этого бальзама сберегла бы нам время и снадобья.
— Что это за сосуд и что это за бальзам? — спросил Санчо Панса.
— Рецепт этого бальзама я знаю наизусть, — отвечал Дон Кихот, — с ним нечего бояться смерти и не страшны никакие раны. Так вот, я приготовлю его и отдам тебе, ты же, как увидишь, что меня в пылу битвы рассекли пополам — а такие случаи со странствующими рыцарями бывают постоянно, — недолго думая, бережно подними ту половину, что упала на землю, и, пока еще не свернулась кровь, с величайшею осторожностью приставь к той, которая осталась в седле, — при этом надобно так ухитриться, чтобы они пришлись одна к другой в самый раз. Затем дай мне только два глотка помянутого бальзама — и я вновь предстану пред тобой свежим и бодрым.
— Коли так, — сказал Панса, — то я раз навсегда отказываюсь от управления островом и в награду за мою усердную и верную службу прошу одного: дайте мне, ваша милость, рецепт этой необыкновенной жидкости. Ручаюсь, что за одну ее унцию где угодно дадут не меньше двух реалов, а уж на эти деньги я сумею прожить свой век честно и без горя. Прежде, однако ж, надобно узнать, дорого ли стоит его изготовление.
— Три асумбры[114] обойдутся меньше трех реалов, — сказал Дон Кихот.
— Беда мне с вами, ваша милость! — воскликнул Санчо. — Чего же вы ждете, отчего же вы сами его не изготовляете и меня не научите?
— Молчи, друг мой, — сказал Дон Кихот, — я тебе еще не такие тайны открою и не такими милостями осыплю. А теперь давай лечиться — у меня мочи нет, как болит ухо.
Санчо вынул из сумки корпию и мазь. Но тут Дон Кихот взглянул на разбитый свой шлем и чуть не лишился чувств; затем положил руку на рукоять меча и, возведя очи к небу, молвил:
— Клянусь творцом неба и земли и четырьмя святыми Евангелиями, как если бы они лежали предо мной, что отныне я буду вести такой же образ жизни, какой вел великий маркиз Мантуанский после того, как поклялся отомстить за смерть своего племянника Балдуина, а именно: клянусь во время трапезы обходиться без скатерти, не резвиться с женой и еще чего-то не делать — точно не помню, но все это входит в мою клятву, — до тех пор, пока не отомщу тому, кто нанес мне такое оскорбление.
Санчо же ему на это сказал:
— Примите в соображение, сеньор Дон Кихот, что если этот рыцарь исполнил ваше приказание и представился сеньоре Дульсинее Тобосской, стало быть, он исполнил свой долг и не заслуживает новой кары, разве только совершит новое преступление.
— Твои рассуждения и замечания вполне справедливы, — сказал Дон Кихот, — поэтому я отменяю клятву вновь отомстить моему недругу. Зато я вновь даю клятву и подтверждаю, что буду вести тот образ жизни, о котором я уже говорил, до тех пор, пока не отниму у кого-нибудь из рыцарей такого же славного шлема, как этот. И не думай, Санчо, что я бросаю слова на ветер: мне есть кому подражать, — ведь буквально то же самое случилось со шлемом Мамбрина,[115] который так дорого обошелся Сакрипанту.[116]
— Ах, государь мой, да пошлите вы к черту все эти клятвы! — воскликнул Санчо. — От них только вред здоровью и на душе грех. Подумайте сами: а ну как мы еще не скоро встретим человека в шлеме, что нам тогда делать? Неужто вы останетесь верны своей клятве, несмотря на все сопряженные с нею лишения и неудобства? Ведь вам придется спать одетым, ночевать под открытым небом и подвергать себя множеству других испытаний, о которых толкует этот выживший из ума старик, маркиз Мантуанский, чьи обязательства вы ныне задумали взять на себя. Помилуйте, сеньор, ведь по всем этим дорогам ездят не вооруженные люди, а возчики да погонщики, которые не только не носят шлемов, а, пожалуй, и слова такого отродясь не слыхивали.
113
115