Эдди задумался об этом – о Лус и Алехандро, о скопившихся счетах, о том, что у него в карманах шорт сорок два доллара с мелочью, и это все деньги, которые у него есть.
– Хорошо, – ответил он наконец. – Слушаю.
– Мы хотим, чтобы ты плавал на судне, – сообщил Тарант.
– Ни за что, – сказал Эдди и снова развернулся, чтобы уйти. Тарант схватил его за руку.
– Да не на таком, Эдди. Это легальная работа, на большом судне.
– Что за судно? – спросил Эдди.
– Плавучее казино, – ответил Тарант. – «Феерия Морей». Знаешь такое?
– Знаю. Хочешь взять меня в команду?
– Нет. Мы хотим, чтобы ты был капитаном.
– Действительно, блядь, смешно, – сказал Эдди.
– Я не шучу, – сказал Тарант.
Ему пришлось повторить это еще пять раз, прежде чем до Эдди начало доходить, что это правда. Капитан. Господи. Когда он наконец поверил, что с ним не шутят, он спросил, почему я, а Тарант сказал, потому что ты отсидел как настоящий мужик, а мы не забываем друзей. Тарант не сказал: еще мы твои должники, поэтому не хотим упускать тебя из виду. Но Эдди понял это.
Эдди сказал, что с его биографией ему не разрешат работать капитаном корабля, он никогда не получит документы, никогда не получит согласие офицера, который за ним надзирает. Тарант захохотал. Эдди спросил, что тут смешного, а Тарант сказал: побойся бога, мы в Майами. Подумай, кто здесь этим проклятым правительством управляет. Думаешь, кому-то есть дело, кто станет управлять судном?
И он был прав. Правила обошли; препятствия чудесным образом испарились, все бумаги пролетали со свистом и без вопросов. Эдди прошел подготовку, принял командование судном, принес домой чек на хорошую сумму. Алехандро сделали операцию, он стал поправляться, хотя и нуждался в серьезном уходе, который, слава богу, большей частью покрывала страховка Эдди. Лус перестала убираться в домах. Они переехали в квартиру получше, с настоящими спальнями. Поговаривали о том, чтобы завести еще одного ребенка. Все шло хорошо у Эдди Смита, семейного человека, капитана корабля, солидного гражданина.
Он пытался не думать о другой стороне медали – о том, что по сути дела он снова перевозил наркотики. А может, и кое-что еще. Он не знал, поскольку никто ему не говорил, что происходило на корме «Феерии», когда к ней посреди Гольфстрима швартовался прогулочный катер. Ему говорили только, где и когда.
Но он понимал: что бы там ни было, это совершенно незаконно, и если они попадутся, с его досье никто не поверит, что он не знал о происходящем. Он увяз в этом так же глубоко, как и другие, а может, и глубже, поскольку это было как бы его судно. Несомненно, именно потому они поручили эту работу ему: если что-то пойдет не так, он потеряет больше всех.
Так что он брал деньги, водил корабль, а об остальном старался не думать. Лус он никогда ни о чем не рассказывал. Она думала, что это просто чудо, какое может случиться в этой великой, прекрасной стране Америке, где вот так легко человек без денег и будущего становится капитаном большого корабля. Он не говорил ей, почему в определенные дни начинал нервничать.
Сегодня он очень нервничал. Когда утром звонил Таранту насчет погоды, он был уверен, что встречу отменят, и ужаснулся, когда Тарант заявил, что она состоится. Он знал, что будь он настоящим капитаном судна и будь у него хоть немного мужества, он бы сказал Таранту: даже не думай, в такую погоду я совершенно не намерен выходить в море с пассажирами на борту.
Но, конечно, он не был настоящим капитаном судна, и у него не хватало мужества перечить Таранту, потому что он знал, что тот может с ним сделать, и потому что он не мог придти домой и сказать Лус, что чудесная счастливая жизнь закончилась, и они снова бедняки. Лус была на шестом месяце. Если будет мальчик, они назовут его Эдди-младший.
Так что он выйдет в этот кошмар. Как он и опасался, на судне будут пассажиры. Сейчас он наблюдал, как они бегут под дождем, покупают билеты в кассе, спешат по трапу. Вылезли в такую ночь только затем, чтобы потратить деньги. Идиоты.
– Будет хреново, – повторил он.
– Я с первого раза расслышал, – сказал Хэнк Уайлд. Формально он был первым помощником капитана «Феерии». На самом деле он был главным человеком Лу Таранта на корабле, а значит – реальной властью. Он практически ничего не понимал в кораблях, и в чисто мореходных делах полагался на Эдди. Но по сути Эдди отвечал перед ним.
– Извини, но мне все это не нравится.
– Ты высказался, – сказал Уайлд. – Пора отправляться.
– В последний раз прошу, позвони им, скажи, что куда надежней будет все сделать в другой раз, – сказал Эдди. – Я говорю всего лишь о небольшой отсрочке.
– А я тебе в последний раз говорю, нам сказали делать это сегодня, и мы сделаем, как сказано, – сказал Уайлд.
– Да, но ведь им никуда не плыть, – заметил Эдди. – Плыть нам.
– Точно, – ответил Уайлд. – Плыть нам. Так что заткнись и делай свое дело. Хорошо, капитан? А я пойду за выпивкой. Тебе взять?
Эдди не ответил.
– Ах да, я забыл, – сказал Уайлд. – Ты за рулем. Смеясь, он ушел с мостика, оставив Эдди вглядываться в шторм.
Хуану никогда в жизни не было так тошнотворно, до выворачивания кишок, до холодного пота, до головокружения плохо. Чертову посудину безостановочно качало, потом подбрасывало вверх, потом стремительно кидало вниз, так что желудок поднимался к горлу, потом качало, подбрасывало и кидало снова, и еще раз, и еще. Казалось, это длится уже несколько часов, но, взглянув на часы, Хуан понял, что всего сорок минут.
В каюте было жарко, воняло потом и пивом. Хуан стоял, подперев спиной стойку, его ноги ныли от напряжения, с которым он противостоял непрекращающейся качке. Он отчаянно хотел выйти на палубу, вдохнуть воздуха, свеситься за борт. А лучше – просто сдохнуть. Но он должен был оставаться здесь и продолжать наблюдение за троицей, сидевшей за столом. Они тоже за ним наблюдали, бросая на него наглые взгляды, хотя он мог поручиться, что они не чувствуют себя так уж прекрасно – особенно толстяк посередине. Видок у него был, как будто сейчас сблевнёт.
Наверху, на мостике, Фрэнк, которому было не намного лучше, смотрел на вздымающееся море, на захлестывающие нос катера волны. Тарк, опершись о капитанское кресло, поглядывал на него время от времени с широкой улыбкой, явно радуясь его мучениям. Фрэнк подозревал, что Тарк специально ведет судно так, чтобы качка была еще сильнее, но точно тут не скажешь. Фрэнк решил, что плевать, кто покровительствует этому ублюдку, но он вышел в рейс на этом катере в последний раз.
Фрэнк – он это делал каждые десять минут, с тех пор как они отчалили – спустился по трапу в каюту проведать Хуана, встав так, чтобы при этом видеть Тарка на мостике.
– Ты в порядке? – спросил он Хуана. Хуан кивнул, хотя было видно, что это не так.
– Держись там, – сказал он и вернулся на мостик.
– Как там этот стручок? – спросил Тарк. – Уже блюет?
– Он в порядке, – ответил Фрэнк.
– Уверен, что так и есть, – сказал Тарк, широко улыбаясь. – Может, мне спуститься и приготовить ему большую тарелку отличного говяжьего рагу? Думаешь, ему понравится? А ты сам? Хочешь тарелку старого доброго жирного рагу? Классная мысль?
Он крутанул штурвал на пол-оборота, и катер тошнотворно накренился.
Фрэнк вцепился в перила, борясь с дурнотой. Придя в себя, он сказал:
– Ты знаешь, я уже почти надеюсь, что ты что-то сегодня замыслил, потому что я с большим удовольствием вышибу твои жалкие мозги.
– Эй, да я же просто дразню тебя, – сказал Тарк. – Сам знаешь, я всегда был человеком команды. Кроме того, ты не станешь стрелять в меня – здесь, этой ночью. – Улыбка Тарка пропала. – Иначе вы со стручком живыми не выберетесь.
Самое неприятное, Фрэнк знал – это правда.