– Я думала, он будет выглядеть пострашнее.
– А ты видела его челку? Длиннющая. Наверное, девицам такое нравится.
– Кажется его зовут так же, как и сына Томии.
– И она уверена, что это точно он, так ведь?
Обе Мидори напоминали самых обычных домохозяек, обсуждающих вступительные экзамены своих отпрысков, – зрелище настолько привычное, что ничей любопытный взгляд на нем не задержится. Со своего наблюдательного поста они не могли видеть идиотскую улыбочку на лице Сугиоки, который как раз вспоминал недавнюю вечеринку, где произвел настоящий фурор. Пока остальные поглощали вяленую говядину, салат из макарон, сушеного кальмара и свиные клецки, он неожиданно поднялся с места и сообщил всем о своем подвиге, мгновенно превратившись в героя и до предела повысив градус эмоций собравшихся.
– Хотите верьте, хотите нет, – начал он, выкладывая на стол перед друзьями газету с жирным заголовком: «Случайное убийство». Потом он вынул из-за пазухи шведский нож, на котором все еще оставалась почерневшая запекшаяся кровь, и объявил: – Именно этим ножом я перерезал горло этой оба-сан. – И добавил с истеричным смешком: – Настоящее орудие убийства!
Никто даже не усомнился в его словах. Все знали, что Сугиока постоянно носит при себе оружие и любит резать все, что попадется под руку. Тут, однако, был совсем особый случай. Исихара разволновался больше всех. Представляя себе, как нож рассекает горло оба-сан и рана раскрывается, точно рот Пакмана[2] он вдруг понял природу своего внутреннего беспокойства, хотя не сумел облечь ее в слова. Вместо этого он пробормотал: «Я тебе верю!» – и заерзал на месте, захлебываясь булькающим смехом. Остальные поначалу не знали, как реагировать на заявление Сугиоки. Но тут Яно сообразил, что приятелю удалось исполнить мечту самого Яно «уничтожить» человека, и разразился гоготом, точно сумасшедший вьетконговский солдат, выскакивающий из засады в полной боевой готовности. А вслед за ним захлопал в ладоши и заржал Нобуэ:
– Невероятно! Значит, ты и есть убийца!
Сугияма потупился и тихо произнес:
– Возможно, теперь и для меня настало время что-то изменить в жизни.
Потом закудахтали и все остальные, будто повторяли слоговую азбуку катакана: «Ка-ки-ку-ке-ко!» – а щеголь и модник Като, уставившись на Сугиоку округлившимися глазами, воскликнул:
– Вот что я называю «ништяк»!
Следующие полчаса приятели только обалдело пялились друг на друга, то и дело разражаясь неудержимыми взрывами хохота.
И сейчас, неспешно прогуливаясь, Сугиока перебирал в памяти те минуты и тихонько подхихикивал. С особым удовольствием он вспоминал момент, когда его спросили, как выглядела эта самая оба-сан, и то, с каким вниманием друзья выслушали его историю.
– В общем, после окончания нашего шоу Pinky & the Killers… э-э, мне неловко говорить об этом, но я так перевозбудился, что не мог заснуть. Пришлось жрать снотворное, которое я купил в Сибуйе. Но и тогда я заснул с трудом, а с утра – ну, вы знаете, как бывает, – у меня случился такой стояк, что аж больно стало. И вот взял я нож и пошел прогуляться. Теперь-то мне кажется, что я действительно с самого начала хотел кого-нибудь уложить – не в смысле убить, а именно уложить, вот такое настроение было. И тут вижу: выходит эта самая оба-сан в белом платье из «Ито Йокадо», а платье-то такого цвета, будто из спермы сделано, и сама она воняет моллюском…
III
– И тут-то меня и осенило, что эту оба-сан я и должен уложить. Сейчас объясню, почему я так решил. Потому что я охотник. То есть собственно охотой, беготней за всякими там зверушками, я ни разу не занимался, но читал книгу одного чувака, который называет себя Первый Охотник Японии. Этот перец работал в какой-то занюханной рекламной конторе копирайтером, денег у него особо не было, жена его выгнала, и он жил в Тама-Нью-Тауне, бухал и участвовал в боях. И пусть обычно он проигрывал, но упорно считал себя Первым Охотником Японии и постоянно вписывался во всякие блудняки. И вот я прочитал его книжку, и знаете, когда читаешь такое, то сразу думаешь: вот это и правда настоящий охотник. Он воображал, что носит с собой дробовик, хотя у него и ружья-то не было, потому что он запорол письменный экзамен на лицензию, хотя там вообще легкотня, обычный вопросник с вариантами ответов, как тест на водительские права. Я думаю, вопросы были вроде такого: «После охоты или тренировочной стрельбы у вас остались неиспользованные патроны. Ваши действия: А) забрать их с собой и поместить дома в оружейный шкаф; Б) раздарить детям; В) швырнуть в ближайший водоем и заорать изо всех сил: „Да пошли вы!“» Короче, чувак всегда выбирал пункты «Б» или «В», потому что был честен перед собой, вот в чем засада, просто не мог лгать. Короче, разрешение на оружие ему не светило, и как же он вышел из положения? Он занялся бегом и во время пробежек представлял себе, что расстреливает по пути все живое. Начал с муравьев, гусениц и прочей дряни, потом переключился на богомолов и бабочек. Наконец, нарезая круги по Тама-Нью-Тауну, отважился мысленно палить по собакам и кошкам. Я не помню, как там точно в книге, но вроде того: «Охотничьи угодья бывают не только степях и лесах, но и в городе. Я единственный, кто охотится в самом сердце большого города». И еще он писал, что правило «выживает сильнейший» – очередная слащавая философская чепуха, которая горожанину совершенно не поможет. И продолжал: «Гуманизм – вот что важно. Мы, охотники, должны убивать только в мыслях, придерживаться непостижимого учения под названием гуманизм и по возможности претворять его в жизнь». Неплохо сказано, а?