Так что дело было не в боязни насилия; их пугало другое: контакт с незнакомцами. Больше всего на свете шестеро приятелей ненавидели разговоры и объяснения с чужими людьми.
– Как и обещал Като, вокруг ни души. Шлялся какой-то пес с рыбьей головой в пасти, так я швырнул в него камнем. Хотел попасть по яйцам, да промазал. А больше никого…
Сообщение Нобуэ было встречено одобрительным гулом, более походившим на стон. Затем вся компания собрала вещи и вывалилась из машины. Нобуэ и Яно, выступавшие сегодня тягловой силой, взвалили на себя основную часть оборудования: катушки с проводами, 3CCD-ка-меру, штатив, пятисотваттные светильники со стойками, гигантских размеров бумбокс, колонки «Боуз» и микрофоны «Зеннхайзер». Пока они, пыхтя и сопя, тащили все это по бетонным ступеням к пляжу, Исихара с остальной командой обряжались в концертные костюмы: расклешенные бархатные штаны, лакированные кожаные штиблеты, шелковые рубахи с оборками, широкие пояса и галстуки-бабочки. Далее следовали пиджаки с бархатными лацканами, котелки, накладные усы, черные трости и белые перчатки. Лично для себя Исихара припас ярко-красную губную помаду, накладные ресницы и парик в стиле Клеопатры. Входя в образ, он не переставая глупо хихикал: «Хи-хи-хи-хихиии!» Наконец, выстроившись в том же порядке, что и участники Pinky & the Killers, друзья спустились на пляж и встали у кромки моря, в котором отражались далекие огни рыбацких траулеров. Тут Исихара выступил вперед, оттопырил мизинец, будто держа в руке микрофон, и проворковал:
– Приготовились, милашки!
Яно врубил софиты, и над черной гладью моря из динамиков «Боуз» раздались аккорды вступления к песне «Сезон любви». Когда по пляжу прокатилась первая строчка в гнусавом исполнении Исихары: «Я просто не сумею забыть», – все крабы сразу же попрятались в свои песчаные норы. Что же касается самого Исихары, он-то как раз сумел забыть – хотя бы на время пения – о своей растущей внутренней тревоге.
На следующий день после ритуала причина его беспокойства раскрылась.
Поспособствовал этому страдавший от дикого похмелья Сугиока. Более сорока раз исполнив вторым голосом вместе с Исихарой «Сезон любви» и пешком добравшись до дому от квартиры Нобуэ, он чувствовал себя слишком возбужденным, чтобы лечь спать, и поэтому разжевал несколько овальных таблеток снотворного, запив их пивом. Таблетки он купил у одной девицы с одутловатой физиономией, с которой познакомился, когда прохлаждался без дела в районе Сибуйя. Таблетки вырубили его напрочь, но утром Сугиока проснулся с ощущением, что тело сделано из цемента особой прочности. Как и любой другой на его месте, он стал мрачным и раздражительным. Казалось, весь организм потерял способность что-либо чувствовать, за исключением одного беспокойно зудящего нерва, что соединял нижнюю область – иными словами, пенис, – с соответствующим отделом головного мозга. Сугиоке подобное состояние было не впервой, но сегодня его накрыло несравнимо сильнее, чем когда-либо. Несколько долгих минут он провел в размышлениях, как поступить: включить порнушку и подрочить, наведаться в «Розовый салон» неподалеку от южного выхода со станции Чофу или искать удовлетворения с Ерико, надувной куклой, которую он еще не успел покромсать на ремни и в инструкции к которой хвастливо сообщалось, что она «обеспечивает супер-плотный анальный захват». Он взвешивал все «за» и «против», пока муки выбора не обернулись волной такой адской боли, что Сугиока изрезал в клочки отличную подушку из гречневой шелухи спецназовским шведским ножом с двадцатисантиметровым лезвием. Затем он выскочил на улицу и, щурясь от яркого солнечного света, отправился бродить по Чофу.
Нож он сунул за пояс и прикрыл плащом. Проходя по тесной улочке мимо супермаркета «Ито Йокадо», он заметил коренастую женщину лет под сорок – типичную, даже стереотипную «тетушку», или «оба-сан», которая, судя по всему, направлялась с покупками домой. Оба-сан была одета в старомодное белое платье из полупрозрачной ткани, в руках у нее болтались пластиковые пакеты, набитые моллюсками, упаковками тофу, сельдереем, роллами с карри и черт знает чем еще. Пот катил по лбу женщины и выступал влажными пятнами под мышками, источая странную волну ароматов. Оба-сан изрядно виляла задом при ходьбе, и налившиеся кровью глаза Сугиоки немедленно разглядели в этом призыв: «Трахни меня», – или, скорее, японский вариант: «Ши-те». И действительно, складки платья пониже спины будто образовывали соответствующие иероглифы японской азбуки хирагана: