Жизнь на новом месте наладилась. Кеншин уходил ранним утром с проверкой к Большому Дому, а потом вместе с работниками – на Нижние или Верхние поля. Хизачико либо спал в доме в его отсутствие, либо, спрыгнув с окна, охотился во дворе за бабочками и стрекозами, либо забирался греться на солнышке на покатую крышу. Когда хозяин возвращался с работы, они ужинали, а после шли на берег реки смотреть на закат. Верней, это хозяин садился спиной к дому и долго-долго смотрел, как течёт вода, как в ней отражаются плывущие в небе облака, как они меняют свой цвет. До того момента, когда небосвод окрасится в золотые тона, и солнце начнёт свой путь за горизонт, приходилось ждать очень долго. Хизачико часто убегал по своим делам, а возвращался только к самому интересному. Если бы кто-нибудь задался целью наблюдать за ними, то каждый вечер видел бы двойной силуэт – человека и кота – на фоне золотого солнечного диска в тот миг, когда тот касался земли.
И всё-таки времени до заката было слишком много! Кеншин понял это, сидя каждый вечер на берегу. Надо было чем-то занять себя, и ему пришло в голову продлить дорогу, которая заканчивалась сейчас возле его нового жилища. Видя, как теперь каждый день, придя с полей, Кеншин не заходит в дом, а бесцельно ходит туда-сюда вдоль берега, а после обкладывает вытоптанный участок земли по бокам грядой камней, многие стали считать его странным. Кое-кто приходил посмотреть на чудачества старосты, но помочь и присоединиться к нему никто попыток не делал.
Хизачико тоже наблюдал за непонятными действиями хозяина, сидя невдалеке. Кот сопровождал хозяина каждый вечер, не бросая и не отворачиваясь, хотя помочь не мог ничем. «Это соответствует моим желаниям», – думал каждый раз Кеншин, чувствуя, что он не один, когда оглядывался и видел сидящего на вытоптанной дороге кота.
– Зачем тебе это надо? – спросил его как-то заглянувший в гости Ясуо.
– Понимаешь, Ясуо-сан, когда дорога вдоль берега оканчивалась поворотом, а тут был пустырь, то это было правильно. Теперь за поворотом стоит мой дом. Я не хочу жить в тупике. Может быть, когда-нибудь кто-то захочет поставить свой дом вслед за моим. Потом ещё один, и ещё. У них уже будет дорога для подвоза материалов и прохода строителей. Это же хорошо?
– Это неплохо, но, когда это ещё будет! – изумлялся Ясуо. – Да и будет ли вообще? Вот кому надо, пусть тогда и старается. Зачем это тебе?
Кеншин молчал в ответ и только улыбался.
– Всё равно ты скоро упрёшься в камыши! – Ясуо показывал на засохшую протоку. – Эти заросли никому не преодолеть.
– Ну, и ладно, – соглашался Кеншин. – Пусть тупик будет у камышей, а не у моего дома.
И продолжал свою работу.
Уход
Стала приходить и смотреть издалека за работой Кеншина дочка Ясуо. Она стояла, не подходила близко, пока Кеншин утаптывал землю и носил камни, а когда к нему присоединялся Хизачико для встречи на берегу заката, разворачивалась и уходила домой. Так шёл месяц за месяцем. Урожай был собран, дела на полях закончились, свободного времени стало ещё больше. Пошёл снег. Хизачико находил редкие нетронутые белоснежные островки и валялся на спине, весь в пушистых искрах, изгибаясь и царапая лапами наст. Дорожные дела Кеншина пошли быстрее и, когда он достиг камышового сухостоя, как раз кончилась зима.
Теперь как-то само собой получалось так, что на берегу всё чаще стали ожидать заката трое. Кеншин первым приходил к воде, немного погодя, как бы прогуливаясь мимо, благо дорога теперь не оканчивалась у поворота, возникала Аяме. Пройдя пару раз туда-сюда за спиной у старосты, она спрашивала разрешения присесть рядом и каждый раз слышала в ответ, что берег принадлежит всем, и она вольна присаживаться, где пожелает. Она садилась на расстоянии двух протянутых рук и тоже смотрела за реку. Хизачико занимал место последним, устраиваясь между ними. Потом он перестал подходить к ним вообще, а наблюдал с дороги, как на фоне уходящего солнца чернели два силуэта – мужской и женский. День ото дня расстояние между ними сокращалось, но почти всё время среди наблюдателей заката хранилось благоговейное молчание. «Хоть бы уж заговорили! – возможно, так думал Хизачико, судя по его дипломатическому самоустранению. – Нет! Как всё медленно у этих людей. У нас совсем не так! Завтра же пойду за камыши искать подружку, тут-то нет для меня никого!»
Хизачико пропал на долгих две недели. Кеншин звал его, ходил по деревне, спрашивал у людей, надеялся, что тот убежал к Ясуо, но всё было напрасно. Кот исчез. Аяме жалела пропавшего Хизачико, но ещё больше жалела ставшего таким не похожим на себя Кеншина. Он растерял сейчас всё своё мудрое спокойствие, молчаливое достоинство и невозмутимость, сделался суетлив и походил порой на большого обиженного ребёнка. Аяме каким-то чутьём поняла, что обычные слова утешения не подойдут в этом случае, и много дней просто молчала, отрицательно мотая головой в ответ на очередные его расспросы. А как-то вечером пришла к дому Кеншина и позвала его смотреть закат.