— Знаю и верю этому. Но что пользы об этом говорить: у меня нет другого выхода.
— Почему не пожертвовать лучше деньгами? Я готова взять часть на себя. О Шельби, ведь я добросовестно старалась выполнять свой долг по отношению к этим несчастным, доверчивым и зависимым существам. Я заботилась о них, обучала их, внимательно следила за их жизнью и бывала посвящена во все их маленькие горести и радости!.. Как покажусь я им теперь на глаза, если мы из-за какой-то ничтожной, жалкой выгоды продадим такого преданного, чудесного, достойного доверия человека, как этот бедный Том, и в одно мгновение лишим его всего, что мы сами научили его любить и уважать? Я старалась внушить этим людям сознание долга по отношению к семье, говорила им о взаимных обязанностях мужа и жены, родителей и детей… Как же я перенесу это?.. Я вынуждена буду открыто признать, что там, где дело идет о денежной выгоде, мы не считаемся ни с долгом, ни с семейными связями, как бы святы они ни были… Я говорила с Элизой о ее мальчике, объясняла ей, что ее долг охранять его и воспитывать в правилах нравственности. Что же я теперь скажу ей, если ты вырвешь у нее ребенка и отдашь его во власть подлого, лишенного совести человека? И все это только ради денег? Я говорила ей, что человек дороже всех денег на земле. Как же ей в будущем верить моим словам, если она увидит, что мы, в прямое противоречие всему говорившемуся мной, продаем ее ребенка, зная, что тем самым мы обрекаем его на гибель?
— Мне очень больно, Эмилия, что ты все это так близко принимаешь к сердцу, — тихо произнес Шельби. — Я с глубоким уважением отношусь к твоим чувствам, хотя и не разделяю их целиком. Но клянусь тебе всем святым: все это бесполезно, у меня нет иного выхода. Я не хотел посвящать тебя во все это, но… короче говоря, у меня нет выбора: я должен продать этих двух или продать плантацию целиком. Я должен пожертвовать ими или всем. В руки Хеллея попала закладная, и если я сейчас же не покрою ее, ему достанется в руки все наше имущество. Я наскреб все, что мог, занял денег, чуть не выпрашивал их у друзей, но не хватило как раз той суммы, которую он предложил за этих двоих. Пришлось уступить ему Тома и Гарри. Мальчуган понравился Хеллею, и он стоял на своем, заявляя, что только при этом условии ликвидирует дело. Я находился в его власти и вынужден был уступить. Если продажа этих двоих так сильно волнует тебя, то что было бы с тобой, если бы пришлось продать всех?
Миссис Шельби стояла, словно пораженная громом. Наконец она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, громко застонала.
— Это проклятие, тяготеющее на рабовладении, — сказала она. — Самый факт его существования — проклятие и для раба, и для владельца. Преступление при таких законах, как наши, владеть рабами! Я чувствовала это, когда еще была девушкой. Еще глубже убедилась я в этом после замужества. Но мне все казалось, что возможно как-то перешагнуть через эту бездну… Я надеялась, что лаской, заботой смягчу участь своих рабов, дам им кое-какие знания; думала, что их положение будет лучше, чем на воле… Глупая я, глупая!..
— Жена моя, ты рассуждаешь, как настоящая аболиционистка![8]
— Если бы аболиционисты знали все, что знаю я о рабовладении, то они многое могли бы еще добавить к своим речам. Нам они нового ничего сказать не могут. Ты знаешь сам: я всегда считала, что рабовладение дело дурное, что я никогда не желала иметь рабов.
— В этом вопросе ты расходишься с очень многими мудрыми и благочестивыми людьми, — возразил Шельби. — Забыла ты разве проповедь пастора Б., произнесенную в позапрошлое воскресенье?
— Я не люблю такие проповеди! — с волнением воскликнула миссис Шельби. — Я не желала бы больше видеть и слышать пастора Б. Священники, возможно, не в силах искоренить это зло… но защищать его!.. Это всегда было неприемлемо для меня. Ты сам, наверно, был невысокого мнения об этой проповеди.
— Не спорю, — произнес Шельби. — Пастыри нередко в этих вопросах заходят дальше нас, бедных грешников… Но вернемся к делу, моя дорогая; я надеюсь, что ты поняла неизбежность свершившегося и признаешь, что я выбрал лучший исход при создавшихся обстоятельствах.
— Да, да, разумеется… — торопливо проговорила миссис Шельби, рассеянно теребя золотую цепочку с часами. — У меня совсем нет драгоценностей, — добавила она после некоторого раздумья. — Нельзя ли было бы продать хоть эти часики? Они когда-то стоили очень дорого… Если б я могла спасти хотя бы мальчика Элизы, я готова была бы с радостью отдать все, что у меня есть…