В тот вечер, который мы описываем, на простой деревянной скамье в углу хижины сидели двое курчавых мальчиков с блестящими темными глазами и лоснящимися круглыми рожицами. Они с интересом наблюдали за первыми попытками самостоятельного передвижения крохотной девочки, кои, как это всегда бывает, состояли в том, что она становилась на ноги, секунду пыталась сохранить равновесие и шлепалась на пол, причем каждое ее падение бурно приветствовалось зрителями, как нечто из ряда вон выходящее.
Перед очагом стоял стол, явно страдавший застарелым ревматизмом, на столе была постлана скатерть, а на ней красовались весьма аляповатые чашки, тарелки и другие принадлежности вечерней трапезы. За этим столом сидел лучший работник мистера Шелби, дядя Том, которого мы должны обрисовать читателю с возможно большей полнотой, поскольку он будет главным героем нашей книги. Дядя Том — человек рослый, могучий, широкий в плечах, с лицом умным, добрым и благодушным. Во всем его облике ощущается большое чувство собственного достоинства, доверчивость и душевная простота.
Дядя Том сидел, устремив внимательный взгляд на лежащую перед ним грифельную доску, на которой он медленно и терпеливо выводил буквы под наблюдением мистера Джорджа — веселого, живого мальчика тринадцати лет, несомненно отдающего себе полный отчет в солидности своего положения как наставника.
— Не так, дядя Том, не так, — быстро проговорил Джордж, увидев, что дядя Том старательно выводит задом наперед букву «Е». — Это получается цифра «3».
— Ах ты господи! Да неужто? — сказал дядя Том, почтительно и восхищенно глядя, как молодой учитель проворно пишет одну за другой букву «Е» и цифру «3» для его вразумления. Потом он взял грифель своими толстыми, грубыми пальцами и все так же терпеливо принялся писать дальше.
— А белые за что ни возьмутся — у них все спорится! — сказала тетушка Хлоя, поднимая вилку с кусочком сала, которым она смазывала сковородку, и с гордостью глядя на молодого хозяина. — Вот уж мастер писать, читать! А как вечер, так к нам — и нас учит. До чего же любопытно, прямо заслушаешься!
— А до чего же я проголодался! — сказал Джордж. — Торт еще не скоро будет готов?
— Скоро, мистер Джордж, скоро, — ответила тетушка Хлоя, приподнимая крышку и заглядывая в кастрюлю. — Ишь, как подрумянился — чистое золото! Уж за меня можете быть спокойны. Вот недавно миссис велела Салли испечь торт. Пусть, говорит, учится. А я говорю: «Да ну вас, миссис! Смотреть тошно, когда добро зря переводят. Вы полюбуйтесь, как он у нее поднялся: с одного боку — ни дать ни взять мой башмак. Да ну вас!» — говорю.
Выразив этим последним восклицанием все свое презрение к неопытности Салли, тетушка Хлоя быстро сняла крышку с кастрюли и открыла взорам присутствующих великолепно выпеченный торт, которого не постыдился бы любой городской кондитер. Этот торт, по-видимому, должен был служить главным козырем тетушки Хлои, и теперь она всерьез принялась за приготовления к ужину.
— Моз, Пит! Марш отсюда, черномазые! Полли, душенька моя, подожди немножко, мама свою дочку тоже покормит… Теперь, мистер Джордж, уберите книги, садитесь как следует с моим стариком, а я мигом подам колбасу и наложу вам полные тарелки оладий.
— Меня ждали домой ч к ужину, — сказал Джордж, — но я не такой простачок — знаю, где лучше.
— Ну, еще бы вам не знать, душенька вы моя! — воскликнула тетушка Хлоя, накладывая ему на тарелку гору оладий. — Ваша старая тетушка всегда вам припасет самый лакомый кусочек., Да ну вас совсем! Еще бы вам не знать! — И с этими словами окончательно развеселившаяся. тетушка Хлоя ткнула Джорджа пальцем в бок, после чего снова подскочила к очагу.
— А теперь примемся за торт! — возвестил Джордж, лишь только сковорода прекратила свою бурную деятельность, и взмахнул большим ножом над сим произведением кулинарного искусства.