- Не хочет ссориться с татагами. А они, видимо, преклоняются перед Орбагом.
- По-твоему, Аронд тоже попал под его влияние?
- Да нет, никто под его влияние не попадал. Просто Орбаг воспользовался недалекостью своих союзников, чтобы добиться того, что нужно ему.
- Как ты тогда объяснишь поведение Аронда? - нахмурился Даронд. - Его нельзя назвать человеком недалеким.
- Я бы мог предположить, что Аронд, как человек не военный, не разобрался в обстановке и, может быть, просто струсил; но, боюсь, тут дело в другом.
- В чем? - резко спросил Даронд.
- Все слишком хорошо складывается к тому, что Аронд решил поиграть в игру: "Я самый главный". Сначала он избавился от Веронда, обвинив его в предательстве. Потом он пошел на сделку с татагами и с их помощью одолел тебя. А потом и законный правитель погиб, и теперь Аронд один - единственный наследник Йострема.
- Понимаешь ли ты, что говоришь? - резко спросил Даронд.
- Вполне понимаю.
- Ты понимаешь, что твои слова - это прямая измена?
- Я - не подданный Йострема, - напомнил я. - А прямая измена - это то, что делает Аронд, а не то, что об этом говорят.
На лице у Даронда было написано неподдельное страдание. Кажется, он до последнего момента искренне доверял Аронду, а слова мои вдруг заставили его пересмотреть свое отношение до самых корней. Однако я снова убедился, что Даронд вполне по заслугам является Хранителем престола, и решительности ему не занимать; жестокость же для него - не удовольствие сама по себе, а следствие некоторой ограниченности, в силу которой он не желал искать мягких способов достижения цели, предпочитая переть напролом, не считаясь с жертвами. Итак, Даронд нашел в себе силы признать мою правоту (разумеется, мне он об этом не сказал, но следующие слова его это подтвердили) и произнес:
- Итак, теперь единственным правителем, поддерживающим истинные интересы Йострема и его людей, остаюсь я. И считаю себя вправе поступать с теми, кто перешел на сторону татагов, как с врагами. А также использовать против них любые средства. У меня будет к тебе просьба: съезди и привези сюда дана Румата Хартага.
- Он еще жив? - поразился я.
- Он нашел убежище в общине Севинов, - ответил Даронд. Я с удивлением переспросил:
- Неужто мои сородичи согласились принять беглеца?
Тот усмехнулся:
- Вряд ли это твои сородичи. Севинами они назвались для звучности: если в вашем языке это имя означает "земледелец", то у сьорлингов - "истинный взгляд", то есть, их у нас называют еще "прозревшими". Они начисто отрицают всякую связь с торговцами из Бросс Клагана и живут только за счет труда собственных рук. А дан Атран еще не решился портить с ними отношения из-за своего дядюшки. Это на южном побережье Валахора; поберегись в дороге Орбага - ему, насколько я знаю, своих отношений ни с кем поддерживать не нужно.
- По-моему, ты слишком рано собираешься пустить в ход это оружие, дана Румата, - предположил я.
- Кто тебе сказал, что я собираюсь пускать его в ход? - возразил Даронд. - Следи, чтобы о твоем назначении никто не узнал, иначе ты можешь не застать Румата в живых. Я постараюсь встретить вас на подходах к городу, но если разминемся - не вези его ни к Ойналу, ни ко мне, ни, разумеется, в ратушу. Оставь его где-нибудь в деревне и оттуда пошли ко мне вестника.
Удар рванул, когда я подходил к дому Ойнала. Дома покачнулись и затряслись; у многих вылетели окна. Я кинулся бежать - и увидел груду битого камня, оставшегося на месте дома Ойнала. Хозяин дома был погребен под ней. Рухнула аккуратно та часть, где жил Ойнал, просто сложившись внутрь; соседскую половину даже не затронуло.
Рядом с тем, что было когда-то входной дверью, стоял Алин.
- Это не я, - испуганно посмотрел он на меня.
- Верю, - серьезно сказал я и принялся растаскивать камни.
Сперва попрятавшиеся в испуге, горожане стали собираться вокруг и вскоре многие взялись мне помогать. Ойнала мы нашли ближе к вечеру. Тело его успело остыть; в нем не осталось ни единой целой кости. Под обломками не уцелело ничего, ни единой вещи, которую можно было бы передать Далии в память об Ойнале. Бесследно пропало и завещание. Всего на месяц продлилась для Ойнала жизнь, всего на месяц сумел я отодвинуть его судьбу.
Такое было впечатление, что удар предназначался именно Ойналу, словно это - кара за то, что он в первый раз ускользнул из лап смерти. Для меня и Даронда это было предупреждение. Или - снова посетило меня мучительное сомнение - если бы я был дома, этого бы не случилось?
- Пойдем искать твою сестру, - объявил я Алину.
Ночевать в городе нам все равно было негде (никто своей помощи в этом не предложил), и мы выбрались из городских стен и отправились мимо Серой горы на юг, в сторону моря. Погода стояла самая летняя, и, если не считать множества комаров, то лучшего времени для ночлега в поле было трудно придумать. Алин оказался на редкость выносливым парнишкой: он шагал день за днем, ничуть от меня не отставая.
На исходе недели нашего путешествия - можно было подумать, что Алин всю жизнь мечтал отправиться в подобный пеший поход, с таким удовольствием он принимал все его тяготы - мы ощутили приближение моря. Оно внезапно дохнуло нам в лицо соленым ветром и далекими криками чаек.
Мы остановились на ночлег, и Алин, вымотавшийся за день, тут же уснул, забравшись в свежий стог сена. Я некоторое время сидел, разглядывая огромные звезды на черном южном небе, - а потом различил словно бы зарево пожара, затмевающее самые низкие из звезд. Я поднялся. Запаха дыма не было, а вместо него я уловил странную музыку, напоминающую частые удары десятков барабанов. Она доносилась со стороны невысоких холмов, видневшихся на востоке.