— Подает, Володя? — с надеждой спросил Коля, насторожив ухо.
— Ни черта... — Владимир опять плюнул.
Тогда за ручку взялся Коля, а Владимир, не умея скрыть надежды, спросил:
— Ну как там? Не подает?
— Подает как будто немножко.
Мужчина, топтавшийся подле, бивший в ладони и ворчавший что-то себе под нос, сказал Коле доверительно, без прежнего гонора:
— Поехали, парень. Ишшо на пол-литра дам. Несмотря, что до самого Бийска у меня уплачено.
Коля ничего не ответил.
Снова жгли бензин. Снова вертели ручку. Мороз стал нестерпимым. Мужчина потянул Колю за рукав и зашептал ему в лицо умоляюще, плаксиво:
— Чо ты с ним связался? Поехали, парень. Поехали. Сильно морозно. Поясницу всю, ну вот как есть, не чувствую...
— Сейчас, сейчас...
Страшным усилием Владимир в последний раз провернул рукоятку и с лязгом выдернул ее из гнезда.
— ...А, язви те... Заводи, Колька, поехали... — скинул в снег пылающую ветошь. Все трое молча посмотрели, как кусочек веселого, живого света затрепыхался на снегу и погас. Свет был невелик, но без него сразу стало еще темнее и холоднее.
— Володя, а как же... — спросил Коля. — Ведь машины ходят...
— А чего сделается? — живо вступил в разговор мужчина. — Хлеб никто не тронет. У колхозника нонче хлеба хватает, шоферу он абсолютно безо всякого применения. Все цело будет.
Коля постоял немножко молча, прижав ладони к щекам.
— Володя, а если цилиндры прожечь? Может, в них вода. Когда разогревали, снегу натаяло. Попробуем.
— Да что там пробовать...
— Володя, я сейчас. Бензинчику достану.
И Коля опять хлебнул розового бензина. И опять его обожженные морозом руки не почувствовали летучих прикосновений пламени.
Мужчина уже не бегал и ничего не говорил. Он забрался в кабину Колиного «зиса» и сидел там присмиревший, забравшись в тулуп, как улитка в раковину. Когда в прожженных цилиндрах гулко затолклись поршни, мужчина не пошевелился.
— Ты езжай вперед, — сказал Коле Владимир. — Езжай, Коля. Я за тобой! — и улыбнулся во весь свой богатый зубами рот. — Соли вот возьми. На, держи всю.
Коля залез к себе в кабину, мужчина выдвинул из тулупа глаза и сказал ему просительно:
— Я уж с тобой. С тем-то, слышь, как бы ишшо чего не стряслось. А боров уж пусть с ним едет. Только ты далеко-то от него не уезжай. Чтобы видеть, если что.
— Теперь ничего не стрясется, — весело сказал Коля и стал натирать грязным мешочком с солью ветровое стекло. Он натирал его яростно и долго и все косил на мужчину свой веселый глаз. Потом вдруг повернулся к нему и выдохнул:
— Сам ты боров паршивый!
И нажал на стартер...
Меньший брат
Утром учетчик прошел по заиндевелой, кое-где подпаленной стерне. Рядом с ним широко прошагала его мерка-рогулька. Видно было, как мерка ткнулась в копну лежалой соломы и остановилась. Учетчик повернул и пошел обратно к трактору.
— Вон до той копны тебе норма, — сказал он трактористу. — А вправо-влево бегай, пока поле не кончится.
Тракторист Саша Ильченко посмотрел на поле. Посмотрела и прицепщица Катя. Они увидели, что поле круглое, будто очерчено циркулем вокруг трактора, что никакого конца там нет.
— Ну ладно, — сказал Саша, — побегаем. — И полез в кабину. Катя села на сиденьице, устроенное на плуге, сплошь дырявое, похожее на дуршлаг, и трактор тронулся. Учетчик остался стоять со своей мерой, словно отдавал честь идущему по степи трактору.
Саша сидел в кабине и улыбался. Есть на Кубани такие парни: глаза голубые, глядят на мир с доверием, волосы не то серые, не то желтые, а скулы широкие, угловатые. Крепкая, веселая и незлобивая порода людей. Из такой породы был Саша.
А Катя, воронежская девчонка, глядела по сторонам, дивилась на больших степных коршунов. Маленький ее носик морщился от пыли, веснушки на нем шевелились, жались одна к одной.
А земля была сибирская, Алейская степь. Весна была удивительная, одна из прошумевших над страной целинных весен.
Только пахать пришлось не целину, а обычное поле, сплошь покрытое белесой щетинкой стерни: первой молодежной бригаде нового совхоза достались старопахотные земли, которые не под силу было обработать окрестным колхозам.
Пахать эту землю оказалось не просто. На первой же загонке сломался лемех у плуга. Где-то он наскочил на мерзлый ком земли, что затаился в стерне от майского солнца. Пришлось идти на стан искать новый лемех. На это ушло несколько часов. А ближе к вечеру под плуг опять попала мерзлая земля... И опять сломался лемех...
Копна соломы, казавшаяся днем светлой, совсем потемнела. Черными стали румяные Сашины щеки, только морщинки на лбу остались белыми, словно наведенные мелом.