Никто из дивчат уже не прятался и не жался к стенам, а некоторые даже подвинулись поближе к центру, чтоб стать на виду. Всем теперь хотелось потанцевать с председателем. Очень уж ловко у него это получалось.
И председатель потанцевал со всеми. Уходил домой распаренный, утирал лицо платком и улыбался. Сказал Петру Дегтяреву:
— Можешь считать, что танцевальный кружок приступил к работе. Вальс разучили, следующий на очереди краковяк.
Петр шел домой и все размышлял о событиях сегодняшнего вечера и все покачивал головой. «Дела-а... Скрылев сколько был председателем, пока не понизили за пьянство, ни разу в клуб не зашел, а этот танцевать вздумал, с Марфушкой...» Петр посмеялся вслух, громко.
Пришел домой — в избе темно. Позвал:
— Елена!
Тихо в избе. Еще раз:
— Елена! Председатель в клубе с Марфушкой вальс танцевал.
Опять тихо... И вдруг словно картошка с печки просыпалась, полетели вниз увесистые слова.
— Явился, хромой черт. Да чтоб тебя и вовсе-то не было. Чего тебе здесь? Хозяин... Черт навязался. Другой месяц изгородь не горожена. Печка не мазана стоит. А ему все собрания да вальсы. Нашелся активист.
— Ну, будет. Будет, сказано... Ну...
Слова всё сыплются. Много их там скопилось, на печке.
Петр похлебал молока, лег спать.
Утром встал в шесть, пошел в правление. В председательском кабинете уже сидит народ. Петр тоже сел, задымил махрой.
На стенах кабинета — бумаги. На бумагах — желтые столбики и цифры. Растет колхоз в Чеканихе. Председатель сидит за столом, и Петру видно, как он надежно обхватил ногами табуретные ножки. Колени у него широкие. Петр разглядывает председателя. Не первый день тот председательствует, а все интересно: непривычный он, новый для Чеканихи человек. Москвич. Тридцатитысячник.
Председатель щелкает на счетах и говорит:
— Строить надо. Лесу для начала нужно не меньше сотни кубов. Свинарник новый — раз. Гараж надо? Надо. Машин развелось восемь штук. Ясли. И так домов хотя бы десять поставить, для колхозников. Вон у Дегтярева изба на ладан дышит... А? — Председатель смотрит на всех разом так, словно ждет ответа, и ответ этот ему заранее приятен.
— Правление пора строить, — вставил Скрылев.
— Ну, это пока отложим. Под этой крышей еще можно править. Да... Так я думаю, Петра мы бригадиром пошлем в лес на делянку. Он теперь у нас комсомольский вожак — поднимает молодежь. Как ты, Петро?
— Если направите, я что ж...
— А как ребята?
— Я поговорю, у меня все согласные будут.
— Ну вот, давайте. Трактор с вами отправим. А то, я гляжу, его тут приспособили сено возить. Наложат на сани копенку и айда. Это не дело. Сено можно возить на лошадях.
— МТС будет против, — сказал Скрылев. — В договоре ничего нет насчет лесозаготовок.
— Ничего, отправим трактор, а там уж как-нибудь будем расхлебывать.
Петр идет по улице. Деревяшка совсем расшаталась. Пора ее менять. Надо ехать в Барнаул за новым протезом. Теперь уж до весны...
Санька Ежик бредет куда-то, болтая рукавами, издалека кричит:
— Здравствуй, дядя Петр.
Петр опять остановился.
— Ну ты, что ходишь? Давай собирайся. В лес поедешь. На заготовку. Чем без дела околачиваться. Хорошо будешь робить, в комсомол поступишь.
Дунькин сейчас же заголосил частушки, которых знал великое множество:
И зашлепал драными ботинками по густой черноземной грязи.
...Ленька Зырянов мчится на мотоцикле узкой машинной колеей, проложенной по грязи. Фуражку сдуло на затылок, только козырек торчит. Сзади сидит Маша Тинина.
— Стой! — кричит Дегтярев и машет руками. — Ехай сюда.
Ленька остановился, а глаза его все вздрагивают и рука крутит правую рукоятку, поддает газу. Ур-р-р-р — взревывает мотоцикл. Ему, как и Леньке, охота мчаться по узкой колее.
— Ну, все гоняешь, — говорит Дегтярев. — Собирайся, в лес поедем. На делянку.
— А ты что за указ? — высунулась из-за Ленькиного плеча Маша. — Пусть председатель и назначает. Леня уж сколь ездил. И кроме него есть мужики.
— А что? — обрадовался Ленька. — В лес так в лес.
Ур-р-р-р — обрадовался мотоцикл, рванулся. Маша обернулась на ходу:
— Дегтяре-е-в! Возьми и меня в лес. Я пова-ри-и-ить буду.
...Белая краюшка гор виднеется на юге. Первая снежина повихляла в воздухе, выбирая, где бы сесть. Ничего не нашла подходящего, тихо спустилась в грязь и растаяла. Такая участь у первых снежин. Зато тем, что прилетели позже, удалось подольше прожить на земле... Они выбелили степь, и краюшка гор превратилась в простой холмик, а потом потерялась вовсе в белизне.