Все посмеялись. Обозвали Саньку разными одобрительными словами. Ни Скрылеву, ни Леньке уже не захотелось драться. Они остыли. Стычка закончилась словесно.
Сошел снег, степь почернела, и опять белая краюшка гор проступила на юге... Взять бы и дойти до этих гор. Только когда? Сейчас надо кормить свиней, потом чистить свинарник.
А в горах — снег. Маша вспомнила, какой снег был в лесу. Ей казалось, что снег пахнет свежеиспеченным хлебом. Это, наверно, оттого, что Маша каждый день пекла хлеб для лесорубов, для Леньки Зырянова.
...Вот если бы с Ленькой на мотоцикле. Наверное, за день можно доехать. Обязательно надо будет... Живем у самых гор, а гор ни разу не видели. Можно отпроситься на день. Прийти к председателю, когда Скрылева нет. Скрылев не пустит...
Надо будет с собой пирогов взять. Остановиться где-нибудь на лужайке. Наверное, в горах есть лужайка. И вода... Вода в горах чистая-чистая.
Маша долго еще смотрит на краюшку горы. Потом идет деревней: надо найти зоотехника. На двери клуба объявление:
Маша прочла объявление. Кого же это исключать? Что-то затеял Дегтярев! Что это за повестка — «исключение»?
Комсомольцы сидят на скамейках против сцены. На собрание пришли даже прицепщицы с дальней бригады. Не пришла только Настя Табанчукова, бывший комсомольский секретарь. Зачем ей ходить на собрания, если у нее есть муж? Дай боже в своем хозяйстве управиться.
У стола на сцене стоит Санька Ежик. Он задрал кверху подбородок и глядит и вроде не глядит в зал. Весь он непохожий на обычного Саньку. На нем белая рубаха в полоску и кирзовые сапоги — прямо из магазина.
— Расскажите вашу автобиографию, — строго говорит ему Дегтярев.
Санька еще выше задирает подбородок. Всем видно, как по тоненькой его шее беспокойно ходит косточка — кадык.
— Вон Леня Зырянов знает, — сказал Санька и проглотил кадык. — Мы с ним вместе робили. За конями ходили. Коров пасли... Мы с ним еще и прицепщиками были... — Санька подумал-подумал немного, припоминая, что еще было в его жизни, и сказал тихо: — Еще я поварить могу, Маша меня, Тинина, научила... — Санька кончил.
— Какие еще будут вопросы? — спрашивает Дегтярев.
— Каким должен быть комсомолец? — это Маша Тинина спросила.
Санька отвел назад плечики, так что под рубашкой проступила его узенькая, тощая грудь. Он сдвинул вместе ноги и подался весь вперед. Он сказал:
— Комсомолец должен быть во всем первичным.
Слово запомнилось из устава: «первичным». Его и произнес Санька, робея и гордясь.
— Каким, каким? — спросили из президиума. — Наверное, передовым?
— Ну... — Санька изумленно оглянулся. «Что тут может быть непонятного?»
Все улыбались.
Еще были разные вопросы. Саньку решили принять в комсомол. Только поставили ему условие: чтобы похабных частушек больше не петь, а осенью чтобы обязательно в школу.
Потом приняли в комсомол других чеканихинских ребят.
— ...Переходим ко второму пункту повестки дня, — сказал Дегтярев. Он достал из-за пазухи сложенную вчетверо бумажку, развернул ее и прочел: «...От заместителя председателя колхоза Скрылева М. С. Заявление.
11 мая сего года член ВЛКСМ Зырянов Л. К., будучи в нетрезвом виде, нанес мне публично оскорбления, а также физической силой на Бобровской пристани при исполнении служебных обязанностей. На что ему было мной указано... вследствие чего считаю поведение несовместимым, а именно оскорбление члена правления со стороны члена ВЛКСМ, и прошу от имени правления колхоза исключить Зырянова за морально-бытовое разложение».
...Все сидят и смотрят на Дегтярева. Дегтярев ждет. Он не знает, что делать. Ему не хочется исключать Леньку. Звонил в райком, да разве сейчас доберешься до Чеканихи? Паводок.
— Какие есть выступления, — неуверенно спрашивает Дегтярев.
Собрание молчит. Только на скамейках шевеление, шепоток...
Все чего-то ждут. Что-то назрело новое. Что-то должно прорваться. Что же будет?
Под дверью уже скулит гармошка, просится внутрь. Никто ее не слышит.
Дегтярев хмурится. «Виноват — значит, отвечай, — думает он. — Нельзя без дисциплины». Эти мысли привычны для него. Они придают ему уверенность. И все-таки он чувствует, что остался один, что не будет ему поддержки от комсомольцев. Сидят против него в зале и смотрят и ждут. Смотрят совсем не так, как смотрели в лесу, когда Дегтярев брался за топор, как смотрели совсем недавно, когда ходили все вместе по деревне и собирали по избам семена кукурузы для молодежного звена. «Без дисциплины нельзя»... — твердит про себя Дегтярев.