Он купил у нее столько букетов, сколько не купил никто. И пришло такое время, когда она стала говорить всем знакомым парням, подходившим к тележке: «Я вышла замуж». Говорила, как всегда, равнодушно-насмешливо.
Может, не стал бы Алексей так скоро мужем Ларисы, если бы не помогла ее мать. Но когда-нибудь это все равно бы случилось. Потому что сколько ни приходило к тележке парней, никто из них не говорил Ларисе таких слов, какие знал сержант, никто не умел так любить, как умел сержант. Все волчата, барахтавшиеся в его душе, усмиренные армейской жизнью, волчата, о которых он забыл, поглощенный своими моторами и рациями, — все они вырвались наружу. Лариса узнала, какие они несытые, и сам Алексей, пожалуй, впервые узнал это.
Плавали золотинки в синих глазах стрелка-радиста Алексея Костромина, как блестки жира в наваристой тайменьей ухе... И друзья шутили над ним, как шутят мужчины спокон веку над молодоженом.
Один только раз Алексей загрустил. Они шли с Ларисой по улице и повстречали мужичка, какие часто идут по городу в субботний вечер. Мужичок шествовал, перекинув за плечи мешок да ружьишко. Такая вдруг зависть закипела в Алексее, что не унять ничем. Позавидовал не этому мужичку. Он не пошел бы с ним на его ненастоящую охоту. Позавидовал далекой, таежной, до последней палки в костре милой ему охотничьей жизни, которая вот уже седьмой год совершалась без него.
Алексей не мог жить без Ларисы и не мог жить больше без охоты, без тайги, без озера. Он понял это. Понял, что поедет домой. Демобилизуется и поедет: теперь, женившись, нечего ждать. А жена, что ж, поедет и жена. Куда ж она подастся без мужа? Так он понимал все эти дела.
Вот только совестно будет приехать к отцу без ребенка. Да просто нельзя. У отца тринадцать детей. Для него человек без потомства — это еще не совсем человек. А Алексею хотелось приехать к отцу достойно, справно. Он хорошо помнил, как отец спасал его от тюрьмы, как дрожали его скулы, когда сказал: «...думал сына ращу, а не вышло. Не получился из тебя человек, Алешка». Запомнилось об отце только правильное, хорошее, а обиды ушли, от них не осталось ничего.
Время было ехать. И вот тут-то началось для Алексея такое, чего не расскажешь никому, отчего проступили кости на щеках.
Год прошел с тех пор, как они поженились с Ларисой. Она была все такая же тоненькая девчонка.
— Лариса, — сказал он ей раз, — нам бы ребенка...
— Что ж ты плохо стараешься, — сказала она и засмеялась, хотя было видно, что ей не смешно. Глаза у нее были такие, как у соболя, попавшего в капкан. Алексею вдруг захотелось схватить и тряхнуть жену, как звереныша. Да скоро отошел, отмяк.
С этого дня началась для Алексея немая и нескончаемая мука. Все откладывал отъезд, все надеялся. Когда откладывать дольше стало нельзя, пошли с женой в Дом малютки, взяли себе на воспитание трехлетнюю девочку Светланку, ласковую, черноглазую, наголо стриженную.
В Карточаке пришлось ждать попутную лодку. Алексей зашел в лесхоз, договорился насчет работы. Потом сидели на берегу, сложив в кучу узлы и чемоданы, благо их было немного. Озеро щурилось на солнце, щурился и улыбался Алексей. А Лариса как-то вдруг увяла, потерялась рядом с озером. Слишком оно было большое и сияющее. Сидела, бледная, и было ей страшно и становилось все страшнее. Напугали ее все эти тысячи километров, что пришлось проехать в поезде, потом не менее долгие сотни километров, проделанные на машине, впереди маячили еще новые километры.
Подходили люди, узнавали Алексея, здоровались с ним. Все они были кряжеватые, в голенастых сапогах, в ватниках, широкоскулые и скалозубые. Глаза у них смотрели остро и цепко и ничуть, ни капельки не таяли, не восхищались Ларисиной красотой. Все они чокали и балагурили грубовато и озорно.
— Чо, девок-то таких в армии на паек выдают? — спросил один у Алексея.
— Да ты чо, — сказал другой, — это и не девка, парень. Волоса-то вон острижены под «наше вам».
Подошел охотник Галлентэй, тот самый, что принимал у Алексея волчьи шкурки семь лет назад.
— Ну что, Алексей Михайлыч, — спросил он, — в гости к отцу или как?
— Видно будет, — сказал Алексей.
— Не сможешь ты там жить. Тем более с женой. — Он оглядел внимательно Ларису. — С такой женой. Нельзя с твоим отцом жить. Дикий человек.
— Папа правильно живет. — Алексей нахмурился и отвел глаза.
Радовалась Светланка, таскала с озера камешки да букашек. «Папа, смотри, мама...» Папа смотрел, а мама нет.
...Плыли по озеру в большом карбазе, вместе с туристами. Один из них, чернявый, все смотрел на Ларису. Глаза его таяли, восхищались Ларисиной красотой. Ларису укачивали эти взгляды. Все стало в точности так, как было в городе, возле тележки с цветами. И совсем не важно было, что громоздились кругом горы, что близкие их вершины были повязаны облачками, как белыми газовыми шарфиками.