— В кого й то у вас дочка? — спросил чернявый у Алексея.
Алексей не заметил в этом вопросе подвоха, ответил простодушно:
— Не знаем. Такая уж вышла.
Не мог он сейчас думать о плохом, да и вообще не хотел думать. Хотел только смотреть, смотреть, смотреть на озеро, на горы, на самую большую гору Туулук, что уже стала видна в прозрачном воздухе, что была уже совсем близко. Там, под этой горой, — крохотный уголок человечьего жилья — заимка, пост гидрометслужбы, отец, мать, ребятишки. Семь лет прошло... Алексей мог только улыбаться.
Старый Костромин — он стал старым за эти семь лет — встретил карбаз, сказал туристам:
— Вот. Ночевать здесь будете. У меня специально навес сделан. В избу мы ночевать не пускаем, своя семья большая. Овощи на тех вон грядках можете брать. Это бесплатно. А если молоко пожелаете купить, то мы по два рубля продаем. Это уж здесь цена такая.
Определив полностью свои отношения с туристами, старик обратился к сыну и невестке.
— Пойдемте, — сказал, — я вам устроил. Да вот жить-то где. Пока это. А потом дом будешь ставить или на кордон пойдешь, сами решайте. А пока вот здесь в баньке придется. Это уж вы как молодые. Отдельно чтобы. — Глаза у старика были совсем счастливые. Первым вернулся Алексей в семью, пройдя свою науку там, далеко, за озером. По всему было видно, что наука пошла сыну впрок. Старик шел впереди, высоко, радостно вскидывал подбородок и все говорил, говорил, спешил сказать приятное.
— Корову я тебе купил. Так уж, для обзаведения…
...Началась жизнь. Алексей работал с отцом с пяти утра и до заката: пилили доски продольной пилой, латали старый хлев, ходили в тайгу за жердями, ставили городьбу, рыбачили... Алексей рассказывал про армию, про самолеты. Старик слушал жадно, не пропуская ни слова. Однажды он спросил, как бы между прочим:
— Баба-то у тебя бесплодная?
Алексей рассказал, как смог, все.
...Лариса попробовала приложить свои маленькие, вялые руки к противному ей делу: чистить рыбу, доить корову, топить русскую печь. Не умела она этого. Сначала над ней смеялись по-доброму, дивились ее неловкости, но дела от нее больше не ждали. Стала она за Светланкой присматривать, шлепала ее раздраженно и зло, даже за маленькие проступки и просто так.
Одна отрада была у Ларисы: сбегать вечером потихоньку от свекра к туристам, что нет-нет и ночевали под навесом. Там кое-кто восхищенно смотрел на нее, сочувствовали ей, и все было так, как прежде в городе. Старика она боялась панически, смертельно. Как сядет вся семья за стол, как положит он на стол свои тяжеленные руки, так Ларисе нейдет в горло кусок, и слезы подступают, щиплют глаза. Жалко-жалко станет себя, и горько, и непонятно: зачем это все? Зачем этот суровый старик, зачем эта большая чашка на столе и тянущиеся к ней пятнадцать ртов?
Один раз Костромин остановил Ларису, когда она пробиралась кустами под навес к туристам.
— Не место тебе там, — сказал он. — Серьезно. Нехорошо это.
Лариса слушала, оцепенев, не смея ни возразить, ни пошевелиться. А потом навзрыд плакала в баньке. Алексей, очень уставший за день, успокоенный, умиротворенный простым земляным трудом, сказал только:
— Привыкай. Папа не легкий человек. Но вообще он правильный, справедливый.
— С волками жить, по-волчьи выть, что ли? Не буду я. Не бу-уду.
— Ну ладно, ладно. Покажу я тебе и настоящих волков. Как раз собираюсь сходить проверить логово.
... — После тебя никто на логове не был, — сказал как-то старик Алексею. — Вероятно, и сейчас оно там.
Алексей подогнал затвор в совсем расшатавшейся винтовке-тозовке, кинул в мешок солдатский котел, осьмуху чаю, сахар да хлеб и пошел в тайгу.
Весна медленно поднималась в горы. Выйдя утром из дому, Алексей к обеду уже догнал ее. Он узнал ее сразу. Свистнул рябчик, напряженно и страстно, как в апреле. Мелькнул белый клок снега под корневищем, словно зимний заяц притаился. Захлюпала под ногой талая вода.
Внизу, у озера, Алексей уже не застал весну. Уже на кустах черемухи завязались крепкие зеленые ягоды… А здесь, в горах, черемуха цвела. Весна, поднимаясь снизу от озера, коснулась заждавшихся черемушных ветвей, и на них вспыхнули гроздья белых фонариков.
От всего этого повеяло на Алексея таким счастьем, какое уже довелось пережить однажды там, внизу, в большом людном городе.
— Вот бы сюда Лариску, — вслух сказал Алексей. — Надо было взять ее с собой. Пусть бы она увидела все это.