Что бы ему ни говорили, не мог он побороть себя, перешагнуть собственного отношения к «таким Громовым». Видел он ее, разговаривал. Хороша Маша, но уж очень наша. Самоуверенная, без тормозов девица, и вид… где-нибудь за кулисами театра или за буфетной стойкой пожалуйста, но здесь же пищевое предприятие, и вид руководителя производства, извините, должен быть соответствующим. А у этой Громовой даже черный халат, в котором она работает, словно смеется над окружающими: блестит шелком и на запястьях, поверх рукавов, браслеты. Федор Прокопьевич у нее спросил:
«А что, если мы вас, Людмила Григорьевна, не отпустим, оставим на комбинате?»
«Кто это «мы», не секрет?»
И все в таком же роде, как будто не директор с ней разговаривает, а просто мужчина заигрывает от нечего делать.
Громова вошла в кабинет и опять не понравилась Федору Прокопьевичу. Вздернув подбородок, прошагала вдоль стола, без приглашения села в кресло и стала разглядывать, вздернув брови, присутствующих. Такая актриса погорелого театра, претендующая на одну из главных ролей.
— Картонажная мастерская у нас сливается с кондитерским цехом, — бесстрастным голосом начал Полуянов, — в связи с этим появилась необходимость в новой должности заместителя начальника цеха. Есть предложение обсудить кандидатуру товарища Громовой. Как вы сами, Людмила Григорьевна, относитесь к такому обсуждению?
— Я? — Громова выразительно удивилась. — Это вопрос или проформа?
— Это вопрос, — поспешил ей на помощь Волков. — Это серьезный вопрос, Людмила Григорьевна. Пожалуйста, отнеситесь к нему тоже серьезно.
Громова поднялась.
— Начну свой ответ с той же просьбы, но уже к собравшимся, тоже быть серьезными. Дело в том, что на место заместителя начальника цеха есть кандидатура более достойная. Я говорю о Геннадии Николаевиче Попике. Но поскольку вы его никогда не утвердите, и я в этой роли — предел не только ваших, но и вообще человеческих возможностей, то предлагаю не спешить. Обсудите еще кого из достойных, если никого лучше не найдете, тогда поговорим.
— Вот как люди умеют себя понимать, — то ли осудил, то ли восхитился Доля.
Федор Прокопьевич задумался: что-то есть в словах этой Громовой. Возможно, кандидатура Попика то, что надо. И ему он симпатичен, Гена Попик, но нельзя. Филимонов словно услышал его сомнения.
— Нет, Геннадия Николаевича Попика обсуждать не будем. Рано. Диплом для Попика играет решающую роль. Пусть закончит институт, что-то одолеет. Закон положил ему восемь лет на исправление, но закон — это буква, оправдают окончательно только люди. Мы не ханжи, но все-таки существует инерция общего отношения к таким людям.
Такой был дельный конструктивный разговор о ремонтной службе, а заканчивается неизвестно чем.
— Мы еще вернемся к этому вопросу, — сказал Полуянов, — Евгений Юрьевич Филимонов и меня заразил своими сомнениями по части «инерции общего отношения». Людмила Григорьевна, как я понял, отказалась от предлагаемой должности. И мы оставим этот вопрос пока открытым.
И тогда Громова тряхнула своей трехцветной гривой, вскинула подбородок и заявила:
— Я не отказывалась. Вы уж, пожалуйста, не переворачивайте. Я предложила другую кандидатуру. Но если вы уж так переполнились сомнениями, то утверждайте меня.
— Мы здесь никого не утверждаем, — поспешил на помощь директору Алексеев, — мы обсуждаем.
— Ну, что ж, обсуждайте. — Громова пошла было к двери, но приостановилась. — Только я заранее знаю, к чему вы придете: не утвердите. Не вписываюсь я в ваши рамочки. Вам анкета с высшим образованием нужна, а что эта анкета работать не умеет — на этот счет вас сомнения не мучают.
Повернулась и ушла, а Доля, когда дверь за ней захлопнулась, тихонько сказал:
— Хулиганка.
Пауза затянулась, всем хотелось, чтобы высказался Волков, но он не спешил.