Итак, нам удалось успешно решить все вопросы, связанные с заготовками картофеля и овощей. Правда, некоторые неувязки случались, и мы сделали из них необходимые выводы. Об одном таком случае, очень для нас поучительном, хотелось бы рассказать.
Однажды мне позвонил начальник одной из станций, куда прибывали грузы, и сообщил, что у них на путях второй день стоят шесть вагонов картофеля, прибывших из Ярославской области.
— Картофель на станции? — возмутился я. — Так ведь мороз больше двадцати градусов. Еду к вам…
На станции я застал капитана Седнивецкого. Он ходил вдоль вагонов, заглядывая внутрь каждого из них.
— Заморозили добро, а? Заморозили, — удрученно говорил он начальнику станции. — Будто они там безголовые… Ведь мы же договорились на месте, что больше отправлять картофель пока не будем, что не дойдет он, промерзнет в пути. И вот на тебе!
Капитану, как говорится, и в личном плане было из-за чего тревожиться, не говоря уж о том, что за дело он болел искренне: факт ведь исключительный, его можно было расценить по-разному, и люди, даже имеющие косвенное отношение к безобразному случаю, могли при определенных обстоятельствах попасть под трибунал.
Осмотрели вагоны. Картофель превратился в огромные смерзшиеся глыбы. Чтобы освободить вагоны, пришлось рубить их топорами, долбить ломами. На это потребовалось немало времени и сил.
Седнивецкий, безусловно, имел бы большие неприятности, если бы к нам в эти дни не поступило письмо из области, в котором сообщалось, что картофель загружен в вагоны по ошибке и что виновные в этом строго наказаны. Легко сказать — по ошибке. Налицо было самое обыкновенное головотяпство. Но и с капитаном Седнивецким все-таки состоялся серьезный разговор. Он мог предотвратить эту неприятную историю, если бы сообщил о распоряжении властей не отправлять картофель всем, кто имел к этому делу причастность, и проконтролировал на месте исполнение решения….
Видимо, такой уж закон в жизни, что рядом с радостью идут и огорчения. Хорошо ведь провели в целом заготовку картофеля и овощей… Это ли не радость? И тут же этот крайне огорчительный случай…
Поздно вечером мы с подполковником медицинской службы Леонидом Ильичом Артамоновым и капитаном Василием Петровичем Лозой сидели в моей комнатушке и, обсудив насущные дела, толковали о том о сем, строили планы на будущее, и выглядело это так, будто собравшиеся мечтали вслух, Артамонов запальчиво утверждал, что после войны навсегда расстанется с продовольственной службой и вплотную займется медициной. Заметив на моем лице недоверчивую улыбку, он с присущим ему темпераментом воскликнул:
— Вижу, что не верите! Но я же медик, черт возьми! И кое-кто считал, что довольно неплохой. И вот вашей милостью, вашими заботами оказался на поприще питания!
— Без хорошего питания нет крепкого здоровья, — попытался я отшутиться. — А медицина — это, иначе говоря, здравоохранение. Вот и выходит, что вы как раз на своем месте.
Я искренне и глубоко уважал Артамонова за его трудолюбие, высокую ответственность, с которой он относился к делу. Этот человек был до предела наполнен кипучей энергией. И я не раз благодарил случай, который привел Леонида Ильича в наше управление. Произошло это так.
Как-то начальник тыла фронта генерал Д. И. Андреев вызвал меня к себе. Когда я зашел в его кабинет, там были член Военного совета генерал Д. С. Леонов и начальник медицинского управления генерал А. И. Бурназян.
«Значит, все-таки доложил, — мелькнула у меня тревожная мысль. — Ясно, что предстоит разнос».
Дело в том, что возглавляющий санитарно-эпидемиологический отдел медицинского управления подполковник Л. И. Артамонов неделей раньше проверял, как готовится и раздается пища, в каких условиях фронтовики питаются. Когда он рассказал мне о своих наблюдениях, я схватился за голову.
— Выходит, что у нас сплошь одни недостатки. Если все обстоит так, как вы говорите, нас всех надо гнать из управления в три шеи или отдавать под суд военного трибунала. Вы требуете идеальных условий (вспомнились слова генерала А. И. Еременко). А мы ведь все воюем. Пища готовится в ходе боевых действий, под огнем противника. Да, бойцы едят прямо в окопах. Не прикажете же им расстилать белые скатерти?
— Речь идет только о соблюдении элементарных санитарных норм и правил, — спокойно возразил мне подполковник, — о том, чтобы полностью устранить возможность возникновения какой-либо эпидемии.
Конечно, не согласиться с большинством фактов, которые приводил Артамонов, я не мог. Претензии были справедливы. Недостатки, видимо, можно было объяснить (не оправдать!) тем, что отдел питания и хлебопечения в упродснабе возглавлял офицер недостаточно инициативный, неразворотливый, слабо знающий порученное ему дело. В войсках он бывал редко, глубоко в суть организации питания не вникал. Мы не раз говорили с ним об этом, офицер признавал свои недоработки, но исправляться не торопился.