Но однажды вечером я по каким-то делам зашел в райком партии. Время было позднее, и я не надеялся застать там нужного мне работника. Инструкторская действительно пустовала, однако в коридоре мне встретился Иван Трофимович Пономарев — первый секретарь Волчанского райкома. Мы были знакомы давно, не раз встречались на заседаниях, собраниях, многократно беседовали. Сказать, что мне этот обаятельный, деятельный, строгий и вместе с тем исключительно внимательный человек просто нравился — значит покривить душой. Я был в него влюблен. Это был один из тех партийных работников, которые никогда, ни на одну минуту не забывают, кем они являются, какое поручение партии выполняют, постоянно чувствуют свою высокую ответственность перед народом.
— Ты мне нужен, Федор Семенович, — сказал Пономарев, приветливо улыбаясь. — Хотел вызывать, а ты вот сам явился. Зайдем-ка ко мне.
Мы толковали вроде бы и не очень долго, но когда я вышел из райкома, уже сгустились сумерки. Стоял тихий летний вечер, пахло свежим сеном. На безоблачном небе зажглись первые звезды. Ласково шелестела листва. Все это успокаивало, создавало настроение благополучия, мира. Не хотелось думать о том, что может прийти день, когда эта первозданная красота, эта умиротворяющая тишина будет нарушена разрывами бомб, свистом пуль и снарядов. Не хотелось… Но мысли снова и снова возвращались к тому, о чем шла речь в кабинете секретаря райкома. Да, над миром сгущались тучи новой войны. Только вот когда она разразится? Неужели скоро?
Я не решался сказать жене о разговоре с секретарем райкома, о предстоящем призыве на военную службу. Быть может, в этот вечер и умолчал бы, но она, заметив, что я, как говорится, не в своей тарелке, стала допытываться, с чего бы это. Пришлось открыться. Выслушав меня, Рая просто и буднично сказала:
— Надо — значит, надо. Мы пока поживем в Волчанске, а как устроишься — приедем к тебе.
В ту ночь мы долго не спали, все говорили и говорили о нашем будущем, о новой, еще неведомой нам жизни. Я уснул под утро со спокойным сердцем, не думая о предстоящих трудностях, зная, что у меня есть друг, на которого можно во всем и всегда опереться, с которым и горе — полгоря, и радость — вдвойне. Этот друг — жена.
В октябре я распрощался с техникумом, с Волчанском. Поезд вез меня в Смоленск, туда, где предстояло начинать новую жизнь.
Всю дорогу меня сопровождал задумчивый, печальный взгляд жены, веселый, беззаботный вопрос старшей дочери: «Пап, а чего привезешь?» Я знал, был уверен, что мы скоро встретимся. Ночью мне снился Волчанск: милый, тихий городок с зелеными деревенскими улицами, к которому я привязался всем сердцем. Но я расставался с Волчанском навсегда.
В моем послужном списке есть одна запись: «Закончил военную школу при артиллерийском полку 37-й стрелковой дивизии ОБВО». На первый взгляд — рядовой эпизод. На самом же деле это был очень важный, переломный период моей жизни. Именно тогда я получил хорошую идейную и физическую закалку, узнал, что такое военная служба, и полюбил ее, познакомился и подружился с замечательными людьми, понял, что обратного пути для меня нет, что отныне и навсегда судьба моя связана с Красной Армией.
Новая жизнь оказалась до предела прозаичной. Утром по сигналу мы вскакивали с коек, торопливо натягивали пропахшие потом гимнастерки, пудовые кирзовые сапоги, на физзарядке «давали нагрузку», как любил говорить старшина, не отдохнувшим как следует мышцам, наскоро умывались, завтракали и… Каждый день одно и то же: занятия в классах, стрельбы, марши. Мы учились метко стрелять, с закрытыми глазами разбирать и собирать винтовку, ползать по-пластунски, преодолевать преграды, учились тому, что должен уметь боец на войне, учились с полным напряжением сил, так, что к вечеру выматывались до предела. Дождавшись отбоя, курсанты валились с ног и спали богатырским сном, нарушить который, казалось, невозможно было и громом орудий. Но даже негромкая команда старшины «Подъ-ем!» в считанные: секунды ставила нас на ноги, заставляла сбросить сон, забыть об усталости. Начинался новый день…
Но в этой суматохе находилось время и для тихих, задушевных бесед с друзьями. Рядом с моей стояла койка Геннадия Лепилина — парня огромного роста и могучего телосложения. Несмотря на свою представительную комплекцию, Геннадий был быстр в движениях, сметлив, находчив и остер на язык. Его уважали все: одни — за недюжинную силу, другие — за простоту и добродушие, третьи — за умение на язвительность тут же ответить метким словом. Мы сошлись с Геннадием сразу же, как только встретились, прониклись друг к другу доверием.