— Рад гостям, очень рад, — трясет мне руку комдив, пристально рассматривая меня. И я внимательно всматриваюсь в его лицо. Прямой нос, широкий гладкий лоб, тонкие упрямые губы, слегка выдвинутый вперед подбородок, большие голубые глаза, прикрытые длинными ресницами. «Лет тридцать пять — не больше, — подумал я. — И красив чертовски».
— Садись. Сейчас распоряжусь насчет чая. — Генерал вызвал адъютанта, приказал приготовить чай и снова повернулся ко мне: — Нам необходимо было познакомиться… Я ведь здесь недавно, не прошло и месяца, как принял дивизию… Хозяйство не из лучших, полки сильно потрепанные, давно не знают отдыха. Потихоньку все восстанавливается, прибывают свежие силы. Готовимся к новым боям. Настроение у людей самое бодрое…
Генерал говорил просто, без рисовки.
За чаем комдив активно и настойчиво расспрашивал о некоторых работниках штаба фронта, управлений, интересовался организацией продовольственного обеспечения и проявил в этом деле довольно солидные познания, что мне особенно понравилось. Я сказал ему об этом.
— Так ведь давно кончилось время, когда мы воевали на энтузиазме. Наш боец, конечно, неприхотлив, вынослив, предан своей Родине, отлично понимает обстановку. И если в первый год войны в силу сложившихся условий мы не могли обеспечить войска всем необходимым продовольствием, красноармейцы понимали это и довольствовались тем, что было. Теперь условия иные. Советские люди, хотя и с огромными трудностями, дали фронту все, что требуется для победы, в том числе и продукты питания. И от нас зависит, как мы распорядимся всем этим, как оденем и накормим людей. Да что вам об этом говорить — вы все знаете гораздо лучше меня… Но, к сожалению, живуча привычка у некоторых командиров рассуждать так: наше, мол, дело — воевать, а обо всем остальном пусть позаботятся другие. А это все остальное — питание, одежда, организация отдыха — и есть неотъемлемая часть всего, что входит в понятие «воевать». Одно немыслимо без другого…
Я с интересом наблюдал за генералом Максимовым. Заинтересовался его рассуждениями и Б. А. Коркунов.
— Кое-кому, знаю это точно, в дивизии не понравилось, — продолжал генерал, — что я и в котел, где готовится солдатская пища, загляну, и к интендантам наведуюсь, и на складах побываю, и поварам экзамен устрою. Но как же иначе? Ведь командир должен заботиться не только о том, чтобы люди были хорошо вооружены и обучены, умели побеждать сильного врага, но и о том, чтобы они вовремя и сытно поели, когда надо, помылись, сменили белье. Недавно с начпродом пришлось крупно поговорить… Офицер он вроде бы неплохой, но, видимо, по характеру неразворотлив, нерешителен… А вы не были на Северо-Западном? — спросил вдруг комдив. — В соседнем полку был заместителем командира по политчасти Саушин. Это ваш однофамилец?
— Я служил на Северо-Западном. Комиссаром полка был. А вот вас почему-то не встречал.
— Мне всего с месяц там довелось повоевать: угодил в госпиталь. А оттуда на другой фронт. Вы-то каким образом в интенданты попали?
— Судьба… Тоже в госпитале повалялся, а затем вот направили на продовольственный фронт.
Мы стали было вспоминать прошлое, общих знакомых, но я заметил, что мой заместитель неспокойно посматривает в окно: ведь главная цель нашего приезда — познакомиться с работой начпрода дивизии, нелестные отзывы о котором дошли до управления продовольственного снабжения фронта и, как мне казалось, до начальника тыла фронта. Нужно было торопиться, чтобы засветло возвратиться домой.
Начпрода дивизии майора Рожнова я знал около года. Последний раз виделся с ним месяца три назад — это на фронте срок большой. Я запомнил его веселым, остроумным человеком, не унывающим в самой сложной обстановке, умеющим находить выход из любого положения. До войны он занимался вопросами снабжения на одном из заводов в Ростове. Так что дело, которое ему поручили в армии, было для него знакомым. И Рожнов работал на первых порах старательно, у нас к нему не было претензий. Да и в дивизии на него не жаловались. Теперь же, кажется, захандрил майор. Надо было выяснить, в чем дело…
Рожнова мы разыскали в маленьком бревенчатом домике. Долго стучали в дверь, но приглашения войти так и не получили. Борис Алексеевич забарабанил пальцами в окно. Приоткрылась занавеска:
— Чего стучите? Открыто!
Когда мы вошли, майор сидел на кровати, лицо хмурое, руки устало брошены на колени. Он вяло поднялся, вымученно улыбнулся:
— Карать приехали?
— Ты что, заболел? — спросил я, пропустив мимо ушей его вопрос.