Выбрать главу

— Комаровская! Не пытайся меня обмануть, — скрипит Петр Константиныч.

— Ставлю тебе неудовлетворительно (двойку, значит).

А вот Скворцов — отличник и по противогазу. Все ему легко дается!

Но в один из дней Волька не является на уроки. Его нет день, два, три, неделю… Мы скучаем без Вольки, даже Петр Константиныч скучает. Он каждый день спрашивает у нас:

— Что такое со Скворцовым?

Но мы еще мало знаем друг друга, и никто ничего про Вольку не слышал.

— Надо его навестить, — решает учитель. — Кто со мной?

Желающих много.

Волькин дом — на Среднем проспекте. Шестиэтажный, серый, похожий на наш. Таких домов много на Васильевском. Мы все звоним, нажимая по очереди белую фарфоровую кнопку звонка. Долго никто не отпирает. Наконец, дверь полуоткрывается. В прихожей мгла, и мы не сразу различаем на пороге маленькую фигурку. Это малыш лет пяти, видимо Волькин братишка.

— Здравствуй, — вежливо говорит Петр Константиныч. — Мы пришли узнать, почему Воля не приходит в школу. Он болен?

Мальчишка отвечает не сразу. Он не произносит букв «р» и «л».

— А Вою мама похоониа…

— Что?! Не может этого быть!!!

— Похоони-аа, — тянет мальчуган. — Он зажигауку тушиу… Его обожго сийно…

Петр Константинович прикрывает глаза рукой.

— Идите, друзья, по домам… Идите, — каким-то вдруг очень тоненьким голосом говорит он нам. — А я подожду Волину маму.

Робинзон Крузо

Недолго я ходила в новую школу. Через неделю после потрясшей нас всех Волиной гибели нам объявили, что занятия прекращаются, а когда начнутся снова — известят особо. Убирается в шкаф моя гордость, моя радость — новенький портфель из свиной кожи с блестящими металлическими «уголками» и замочком — папин подарок на мой прошлогодний день рождения.

— А тетради и книжки оставим на письменном столе, — говорит мама.

— Зачем?

— Будем продолжать учиться.

С этих пор каждый вечер два-три часа отводится на арифметику, чтение, чистописание. Жизнь наступает трудная. У мамы — свои методы преподавания, снисхождение ей неведомо. Растолковав мне задание, она уходит по своим делам на кухню или в другую комнату. И я не смею встать с места, пока не сделаю, что положено. Даже если встретилось непонятное, обращаться к маме за помощью — бессмысленно.

— Мам, мне не сложить эти циферки!

— Сложишь.

— Не могу.

— Тебе достаточно ясно все объяснили. Теперь изволь думать сама.

— Ну, мам!..

— Поломай, поломай себе голову. Потрудись. Не сдавайся.

Легко ей говорить! А мне совсем не хочется «ломать» себе голову.

Горькая слеза повисает у меня на ресницах, щекотно ползет вдоль носа и капает на тетрадку — образуется размытое лиловое пятно. Я надеюсь, что меня пожалеют. Но не тут-то было.

— Переписать!

— Я опять намажу.

— Значит, еще раз перепишешь.

Ох! Бросаю долгий взгляд на отца — ищу у него поддержки. Он беспомощно разводит руками, но сам украдкой мне подмигивает.

Чтение «внедряется» таким же образом, как и арифметика. Правда, тут я кое-что уже соображаю — по складам умею читать лет с пяти. Но как утомительно соединять эти слоги, если тебе надо прочитать не два-три слова, указанные доброй тетей Юлей, а целую страницу из толстой книги, где, вдобавок, такой мелкий шрифт! Процесс общения с книгой не доставляет мне ни малейшего удовольствия.

Однако мама и здесь неумолима:

— Вот тебе книжка. Не выйдешь из комнаты, пока не прочтешь пять страниц. Я запираю тебя на ключ. Через час вернусь. Расскажешь мне содержание.

Пять страниц!

Меня охватывает чувство обреченности. Тяну время, тоскую, по картинкам пытаюсь угадать, в чем суть написанного. Потом, с грехом пополам, разбираю текст, с трепетом поджидая маму.

И так — почти каждый день…

Когда уже один вид книжной обложки приводит меня в содрогание, мама торжественно вручает мне растрепанный томик, принесенный из институтской библиотеки.

— Десять страниц, — приказывает она.

— «Ро-бин-зон Кру-зо», — с трудом читаю я полустертые буквы на замахрившейся обложке. Крузо? Что это еще за мойдодыр?

Неохотно, весьма неохотно, осиливаю первую страницу, вторую, третью…

— Ну, прочла свою норму? Хватит на сегодня? — лукаво спрашивает мама через час.

— Н-нет, не прочла, — вру я. А сама уже подбираюсь к пятнадцатой странице. Как интересно! Нетерпеливо дергаю под столом ногой. Неужели Робинзон погибнет? Как он выпутается из беды? Скорей, скорей вперед! И откуда что берется? Читаю, как по маслу, не запинаясь, не путаясь, не застревая в длинных словах!