А у нас нет ничего подходящего.
— Ну и подумаешь! Женщина просто хочет с людьми посидеть, нужны ей наши подарки!
— Ну как же, все-таки… Без подарка неудобно.
Поразмыслив, мы решаем преподнести имениннице красивую овальную люминофорную брошку. Такие брошки появились в Ленинграде осенью. Они светились в темноте зеленоватым неярким фосфорическим блеском. Вечерами, когда город погружался в первобытную темноту, сшибиться на улице лбом с кем-нибудь было очень легко. А такие брошки, прикрепленные к лацкану пальто или к шляпе, позволяли уже метра за три-четыре видеть, что кто-то движется навстречу. Улица имела феерический вид — по ней неслышно проплывали хороводы светлячков… Люминофорки бывали круглые, прямоугольничками, в виде звездочек. Мамина — овальная — мерцала особенно таинственно: ее свет имел изумрудный оттенок.
Зинаида Павловна дала нам пустую коробочку из-под духов. Мы положили в нее брошку и отправились на именины. Дядя Саша тащил под мышкой свой персональный подарок: жестяную буржуйку новейшей конструкции. Трубу он доверил нести папе.
Хозяева встречают нас радушно. Комната невелика, но любовно прибрана.
Миловидная молоденькая тетя Женя и ее мать, Марина Ивановна, хлопочут у накрытого стола. Пока взрослые церемонно знакомятся и обмениваются любезностями, я бесцеремонно разглядываю угощение. Ничего выдающегося: лепешки из шрот, только приготовлены изящно — в виде пирожных, и украшены кубиками из желе малинового цвета. Знаем мы это желе — морская капуста, разумеется. Хлеба очень мало. Очень. В пиалушках — соевое белоснежное суфле. Знаем мы это суфле — гадость, подслащенная слегка сахарином.
Графинчик со спиртом… Да, ничего особенного. Но тут я улавливаю запах мясного. Неужели будет горячее? Будет, будет! Моя догадка переходит в полную уверенность, когда я замечаю, что Марина Ивановна достает из стеклянной горки с посудой большое продолговатое блюдо, а тетя Женя то и дело выбегает на кухню. «Посмотреть, чтобы не пригорело, — мечтательно думаю я. — Скорей бы уж пили они свой спирт и закусывали. И чего тянут?» Я ретиво приступаю к шротам — чем скорее мы их съедим, тем скорее принесут жаркое. Почему-то горячее является перед моим взором именно в виде жаркого — домашнего, крупными кусками, в густом коричневом соусе, с картошечкой. Где-то в глубине души я понимаю, что этого не может быть потому, что этого не может быть. Но ведь пахнет же мясным? Пахнет!
И его приносят. Только не жаркое, а рагу. И не с картофелем, как мне грезилось, а с черными макаронами. И не в коричневом соусе, а в каком-то бело-розовом. И не крупными кусками, а очень маленькими, похожими на клочки куриного мясца. Ну и что же? Все равно изумительно! Мне достается приличная порция, которую я ем, не торопясь. Не ем даже, а вкушаю. И все наши тоже вкушают да похваливают хозяек. А те сидят, гордые своим гостеприимством, только время от времени взглядывают друг на друга с каким-то загадочным выражением.
Все насытились, довольны. Посуда дружно вынесена на кухню. Уютно располагаемся — кто в кресле, кто на диванчике, дядя Саша прилаживает в углу новую буржуйку. Папа изучает полочку с книгами. Хозяйки звенят чашками, приготовляют чай.
Мама, которая всегда старается говорить малознакомым людям приятное, хвалит угощение:
— Чудесное, чудесное было рагу!
— Александр Данилович, вы нашего Барсика помните? — вдруг говорит Марина Ивановна.
— Еще бы! Здоровенный котина. Я всегда удивлялся. По-моему, он у вас весит целый пуд. Как вы его только кормите в такое время?
— Мы его кормим? — натянуто смеется Марина Ивановна. — Он нас, голубчик, кормит! Он, бедняжечка.
— Мышек ловит? А вы их на сухари сушите? — острит папа.
— Что вы, Федор Данилович! Какие сейчас мышки?
— Ну, если есть кошки…
— Да и кошек уже нет и в помине. Женечка, открой секрет!
Предчувствуя недоброе, я с опаской перевожу глаза на симпатичную дяди-Сашину приятельницу. У нее в лице появляется какое-то жалкое выражение.
— Не обижайтесь на нас, но мы вас… Барсиком угостили. Ничего у нас больше не нашлось. А именины хотелось справить — традиция. Мы с мамочкой решили — нельзя сейчас традиций нарушать…
У дяди Саши падает из рук жестяная труба. Но он быстро подхватывает ее и еще энергичнее начинает возиться с печуркой. Мама незаметно прикрывает рот платочком. Папа в некотором замешательстве быстро-быстро листает книжку.
Положение спасает тетя Соня.
— А французы лягушек едят! — говорит она. — Считается деликатесом.