дура, иначе она не попала бы в эту передрягу. Но у нее всегда чувства опережают здравый
смысл. Дьявольская неразбериха. Она не взяла ни гроша от Фреда. Энсти хотел выделить
ей содержание — она и слышать об этом не хочет. Заметь, тут я с ней согласен. Некоторых
вещей делать нельзя. Но мне придется поехать и разобраться. Извини, если это тебя
раздражает, но так уж получилось.
— Ты никогда не делаешь, как я хочу! Ты меня ненавидишь! Ты нарочно так
поступаешь, чтобы унизить меня. Но вот что я скажу. Пока я здесь, ты не приведешь свою
драгоценную сестрицу под крышу этого дома. Я не привыкла общаться с женщинами
подобного сорта. Понял?
— Ты выразила свою мысль предельно ясно.
— Если ты ее привезешь сюда, я возвращаюсь в Бирмингем.
В глазах Уолтера Дейра что-то блеснуло, и Вернон вдруг понял то, чего не поняла
мама. Он не слишком хорошо понимал, о чем они говорили, но он ухватил суть: тетя Нина
где-то далеко, она больна или несчастна, и мама из-за этого злится. И говорит, что, если
тетя Нина появится в Эбботс-Пьюисентс, она уедет к дяде Сидни в Бирмингем. Она
думает, что это угроза, но Вернон понял: отец будет очень доволен, если она уедет в
Бирмингем. Он знал это точно и определенно. Это как наказание у мисс Робинс: «Полчаса
не разговаривать». Она думает, что ты огорчен так же, как если бы тебя лишили джема к
чаю, и не догадывается, что ты вовсе не против, даже рад.
Уолтер Дейр ходил взад-вперед по комнате. Вернон наблюдал. Он видел, что отец
борется с собой, но не понимал из-за чего.
— Ну? — сказала Майра.
В этот момент она была очень красива: большая, величественная, великолепно
сложенная, с откинутой головой, в золотисто-рыжих волосах ее играло солнце.
Подходящая спутница для мореплавателя-викинга.
— Я сделал тебя хозяйкой этого дома, Майра, — сказал Уолтер Дейр. — Если ты
возражаешь против приезда моей сестры, она, естественно, не приедет.
Он двинулся к двери. Остановился, обернулся.
— Если Левелин умрет, а скорее всего так и случится, Нина должна будет
устроиться на работу. Тогда встанет вопрос о ребенке. Твои возражения распространяются
также и на нее?
— Думаешь, мне очень хочется держать в доме девочку, которая станет такой же,
как ее мать?
Отец спокойно сказал:
— Вполне достаточно ответа «да» или «нет».
Он вышел. Майра глядела ему вслед. В глазах ее стояли слезы, они потекли по
щекам. Вернон не любил слез. Он бочком двинулся к выходу, но опоздал.
— Миленький мой, подойди ко мне.
Пришлось подойти. Его тискали, обнимали. Обрывки фраз влетали в ухо:
— Ты моя единственная отрада, ты, мой дорогой мальчик. Ты не будешь, как они,
— насмешливые, ужасные. Ты не покинешь меня, ты никогда не покинешь меня, правда?
Поклянись, мой мальчик, мое дорогое дитя!
Все это он знал. Он отвечал так, как она хотела, — правильно расставляя «да» и
«нет». Как он это ненавидел! К глазам подступали слезы.
В тот вечер после чая Майра была уже совсем в другом настроении. Когда Вернон
вошел, она писала письмо, сидя за письменным столом, и встретила его веселой улыбкой.
— Я пишу папе. Возможно, скоро к нам приедут жить тетя Нина с Джозефиной.
Правда, чудесно?
Но они не приехали. Майра сказала себе, что Уолтера понять невозможно.
Подумаешь, она сгоряча что-то сказала, она же не имела в виду ничего плохого...
Вернон не слишком удивился. Он и не думал, что они приедут.
Тетя Нина говорила, что она вовсе не приятная женщина — но она была очень
красивая.
Глава 6
1
Если бы Вернону потребовалось описать события последующих нескольких лет, он
бы выразил их в одном слове: сцены! Нескончаемые, однообразные сцены.
Он заметил любопытный феномен: после каждой такой сцены мать становилась
больше, а отец — меньше. Шквалы упреков и брани оживляли Майру, она выходила из
них посвежевшей, ласковой, полной доброй воли, расположенной ко всему миру.
Уолтер Дейр — наоборот. Он уходил в себя, трепеща всеми фибрами души. Его
орудие защиты — вежливый сарказм — приводил жену в ярость. Ничто другое не
раздражало ее так, как его тихая, усталая вежливость.
Реальных оснований жаловаться у нее не было. Уолтер Дейр все меньше времени
проводил в Эбботс-Пьюисентс. Когда он возвращался, у него под глазами темнели мешки
и дрожали руки. Он мало уделял внимания Вернону, хотя мальчик всегда ощущал его
глубокую симпатию. Подразумевалось, что Уолтер не должен «вмешиваться», когда речь
идет о ребенке; право решающего голоса принадлежало матери. Уолтер учил мальчика