посмотреть на Лес. Оттуда доносились шепот, вздохи, похрустывание, будто деревья
разговаривали друг с другом. В середине ограды была дверь, но она, увы, всегда была
заперта, и Вернону так и не удалось узнать, что же находится там, внутри Леса.
Няня, конечно, его туда не водила. Как все няни, она предпочитала прогулку по
хорошей твердой дороге, чтобы никакие мерзкие мокрые листья не пачкали обувь. Так что
Вернону не разрешалось ходить в Лес. От этого он думал о нем еще больше. Он думал о
том, что наступит день, и он будет пить чай с мистером Грином. Для такого случая
Пуделю, Белке и Кустику понадобятся новые костюмчики.
4
Детская надоедала Вернону. Она была слишком маленькая. Он знал в ней все, что
можно было знать. Другое дело парк. Парк был действительно великолепен. В нем было
много разнообразных частей. Были длинные дорожки между подстриженными тисовыми
кустами, выложенные орнаментом в виде птиц, пруд с жирными золотыми рыбками,
фруктовый сад, окруженный стеной, и дикий сад, где по весне цвел миндаль и между
белых стволов берез распускались голубые подснежники, но лучше всего был
огороженный участок с развалинами старого Аббатства. Это было место, где Вернону
хотелось бы побыть одному, чтобы заняться настоящим делом — лазить и исследовать. Но
не удавалось. Зато остальным парком он распоряжался как хотел. Гулять его отправляли
вместе с Винни, но по странному совпадению они всегда натыкались на младшего
садовника, и Вернон мог предаваться играм, не обремененный излишним вниманием
Винни.
5
Постепенно мир Вернона расширялся. Двойная звезда Мама-Папа распалась,
превратилась в двух отдельных людей. Папа оставался чем-то туманным, зато Мама —
вполне определенным персонажем. Она стала часто посещать детскую — «поиграть с
моим дорогим мальчиком». Вернон переносил ее визиты со степенной вежливостью, хотя
для него это чаще всего означало необходимость прекратить игру, которой он был
поглощен, и переключиться на другую, нисколько не интересную, по его мнению. Иногда
с ней приходили дамы, и тогда она крепко прижимала к себе Вернона (чего он терпеть не
мог) и восклицала:
— Как замечательно быть матерью! Я никак не могу к этому привыкнуть! Иметь
своего собственного чудного крошку-мальчика!
Весь красный, Вернон вырывался из ее объятий. Потому что он был вовсе не
крошка. Ему было уже три года.
Однажды сразу после подобной сцены он увидел, что в дверях стоит отец и
саркастически смотрит на него. Их глаза встретились. Казалось, между ними что-то
пробежало: понимание... родственное чувство.
Мамины подруги переговаривались:
— Как жалко, что он не в тебя, Майра. Если бы ему твои волосы!
А Вернона охватило неожиданное чувство гордости. Значит, он похож на отца.
Вернон навсегда запомнил день, когда та американская леди пришла к ним на обед.
Начать с того, что об Америке он знал только со слов Няни, а та, как выяснилось позже, путала ее с Австралией.
К десерту он спускался в столовую в благоговейном трепете. Если бы эта леди была
у себя дома, она ходила бы вверх ногами. Одного этого было достаточно, чтобы смотреть
на нее во все глаза. Но она к тому же как- то странно называла самые простые вещи!
— Какой же он милый! Пойди сюда, голубчик, я принесла тебе коробочку сластей.
Бери, угощайся!
Вернон робко подошел, взял подарок. Эта леди явно не знает, о чем говорит.
Никакие это не сласти, а «Эдинбургская скала»5.
С ней были два джентльмена, один из них — ее муж. Он сказал:
— Ты узнаешь полкроны, если увидишь?
Тут же выяснилось, что монетка в полкроны предназначалась ему. Словом, день
выдался замечательный.
Вернон никогда особенно не задумывался про свой дом. Знал, что он больше, чем
дом викария, куда однажды он ходил пить чай, но ему редко доводилось играть с другими
детьми или бывать у них дома. Так что в тот день он был просто потрясен.
— Господи, это поразительно! Вам приходилось видеть что-либо подобное?
Пятьсот лет, говорите? Фрэнк, ты только послушай. Генрих Восьмой! Как будто слушаешь
историю Англии. Говорите, аббатство еще старше?
Они повсюду ходили, осмотрели длинную картинную галерею, где мужчины на
портретах были удивительным образом похожи на Вернона, они глядели с холстов
надменно либо с ледяной снисходительностью, а женщины были кроткие, в высоких
плоеных воротниках или с жемчугами в волосах — жены Дейров изо всех сил старались