проснется. Но когда однажды за это взялась тетя Нина, все было совсем иначе.
Вернон в углу играл в одну из своих воображаемых игр. Они с Пуделем и Белкой
устроили пикник: ели омаров и шоколадные эклеры.
Тетя Нина не заметила его; она села на табурет и стала наигрывать.
Захваченный обаянием музыки, Вернон подползал все ближе и ближе. Нина
наконец увидела, что он смотрит на нее во все глаза, и лицо его залито слезами, а тело
сотрясается от рыданий. Она остановилась.
— Что случилось, Вернон?
— Терпеть не могу — всхлипнул Вернон. — Ненавижу. Ненавижу. Мне больно вот
тут. — Он сдавил руками живот.
В это время в комнату вошла Майра. Она засмеялась.
— Представляешь, какая нелепость? Этот ребенок просто ненавидит музыку. Такой
чудак.
— Почему же он не уходит, если ненавидит? — спросила Нина.
— Я не могу, — рыдал Вернон.
— До чего смешно! — сказала Майра.
— Я думаю, скорее это интересно.
— Почти все дети любят бренчать на пианино. Я как-то попыталась показать
Вернону некоторые штучки, но он совсем не заинтересовался.
Нина продолжала задумчиво смотреть на маленького племянника.
— Мне просто не верится, что мой ребенок может быть немузыкальным, —
обиженно говорила Майра. — Я в восемь лет уже играла трудные пьесы.
— О, — неопределенно протянула Нина. — Музыкальность проявляется по-
разному.
Майра подумала, что эта глупость вполне в духе Дейров. Либо человек
музыкальный, и тогда он играет пьесы, либо нет. Вернон, определенно, нет.
3
Заболела Нянина мама. Беспримерная катастрофа обрушилась на детскую. Няня с
красным и зловещим лицом укладывала вещи, ей помогала Сьюзен-Изабел. Вернон —
растроганный, полный сочувствия, а еще больше интереса — стоял рядом и
расспрашивал:
— Няня, у тебя мама очень старая? Ей сто лет?
— Конечно нет, мастер Вернон. Скажете тоже, сто лет!
— Как ты думаешь, она умрет? — продолжал Вернон, стараясь выказать доброту и
понимание.
У кухарки мать заболела и умерла. Няня не ответила на вопрос. Вместо этого
сердито сказала:
— Сьюзен, достань из нижнего ящика пакеты для обуви. На этот раз поосторожнее, детка.
— Няня, а твоя мама...
— Мастер Вернон, у меня нет времени на разговоры.
Вернон сел в углу обтянутой ситцем оттоманки и погрузился в размышления. Няня
сказала, что ее маме не сто лет. Но все равно она должна быть очень старой. Он и Няню
всегда считал ужасно старой. Голова кружилась от мысли, что кто-то может быть еще
старше и мудрее. От этого Няня почему-то уменьшалась до размеров простого
человеческого существа. Она больше не была фигурой, следующей по рангу за самим
Господом Богом.
Вселенная пошатнулась — ценности поменялись местами. Няня, Бог и мистер Грин
— все трое отступили в тень, затуманились. Мама, отец и даже тетя Нина — те стали
значительнее. Особенно мама. Мама была похожа на принцессу с длинными золотыми
волосами. Он был готов сражаться за нее с драконом — с блестящим коричневым
драконом вроде Чудовища. Какое там было волшебное слово? Брамаджем — вот оно,
Брамаджем. Чарующее слово! Принцесса Брамаджем! Это слово надо будет тихо и тайно
повторять на ночь вместе с «Черт возьми» и «Корсет».
Но его ни за что, ни за что не должна слышать мама! Потому что он прекрасно
знает, что она станет смеяться — она всегда так смеется, что у тебя внутри все
съеживается, так что ты чуть не корчишься... А еще она скажет что-нибудь такое — она
всегда говорит такое, чего ты терпеть не можешь: «До чего же забавные эти дети!»
А Вернон знает, что он совсем не забавный. Он не любит ничего забавного, так
сказал дядя Сидни. Если бы мама была не...
Он ошеломленно застыл на скользком сиденье. Ему вдруг представилось, что мамы
две. Одна — прекрасная принцесса, о которой он мечтает, с ней он связывает закат солнца, волшебство и победу над драконом, и другая — та, что смеется и говорит: «До чего же
забавные эти дети!» Только, конечно, это одна и та же мама...
Он заерзал, вздохнул. Няня, раскрасневшаяся от напряжения — она пыталась
закрыть чемодан, — участливо повернулась к нему:
— Что такое, мастер Вернон?
— Ничего, — ответил Вернон.
Надо всегда говорить: «Ничего». Потому что, если станешь объяснять, никто не
поймет, что у тебя на уме.
4
Бразды правления взяла Сьюзен, и обстановка в детской переменилась. Можно
было не слушаться! Сьюзен велит не делать — а ты делаешь! Сьюзен говорит, что
пожалуется Маме — но ни за что ей не скажет!