Уолтер Дейр ходил взад-вперед по комнате. Вернон наблюдал. Он видел, что отец борется с собой, но не понимал из-за чего.
— Ну? — сказала Майра.
В этот момент она была очень красива: большая, величественная, великолепно сложенная, с откинутой головой, в золотисто-рыжих волосах ее играло солнце. Подходящая спутница для мореплавателя-викинга.
— Я сделал тебя хозяйкой этого дома, Майра, — сказал Уолтер Дейр. — Если ты возражаешь против приезда моей сестры, она, естественно, не приедет.
Он двинулся к двери. Остановился, обернулся.
— Если Левелин умрет, а скорее всего так и случится, Нина должна будет устроиться на работу. Тогда встанет вопрос о ребенке. Твои возражения распространяются также и на нее?
— Думаешь, мне очень хочется держать в доме девочку, которая станет такой же, как ее мать?
Отец спокойно сказал:
— Вполне достаточно ответа «да» или «нет».
Он вышел. Майра глядела ему вслед. В глазах ее стояли слезы, они потекли по щекам. Вернон не любил слез. Он бочком двинулся к выходу, но опоздал.
— Миленький мой, подойди ко мне.
Пришлось подойти. Его тискали, обнимали. Обрывки фраз влетали в ухо:
— Ты моя единственная отрада, ты, мой дорогой мальчик. Ты не будешь, как они, — насмешливые, ужасные. Ты не покинешь меня, ты никогда не покинешь меня, правда? Поклянись, мой мальчик, мое дорогое дитя!
Все это он знал. Он отвечал так, как она хотела, — правильно расставляя «да» и «нет». Как он это ненавидел! К глазам подступали слезы.
В тот вечер после чая Майра была уже совсем в другом настроении. Когда Вернон вошел, она писала письмо, сидя за письменным столом, и встретила его веселой улыбкой.
— Я пишу папе. Возможно, скоро к нам приедут жить тетя Нина с Джозефиной. Правда, чудесно?
Но они не приехали. Майра сказала себе, что Уолтера понять невозможно. Подумаешь, она сгоряча что-то сказала, она же не имела в виду ничего плохого…
Вернон не слишком удивился. Он и не думал, что они приедут.
Тетя Нина говорила, что она вовсе не приятная женщина — но она была очень красивая.
Глава 6
Если бы Вернону потребовалось описать события последующих нескольких лет, он бы выразил их в одном слове: сцены! Нескончаемые, однообразные сцены.
Он заметил любопытный феномен: после каждой такой сцены мать становилась больше, а отец — меньше. Шквалы упреков и брани оживляли Майру, она выходила из них посвежевшей, ласковой, полной доброй воли, расположенной ко всему миру.
Уолтер Дейр — наоборот. Он уходил в себя, трепеща всеми фибрами души. Его орудие защиты — вежливый сарказм — приводил жену в ярость. Ничто другое не раздражало ее так, как его тихая, усталая вежливость.
Реальных оснований жаловаться у нее не было. Уолтер Дейр все меньше времени проводил в Эбботс-Пьюисентс. Когда он возвращался, у него под глазами темнели мешки и дрожали руки. Он мало уделял внимания Вернону, хотя мальчик всегда ощущал его глубокую симпатию. Подразумевалось, что Уолтер не должен «вмешиваться», когда речь идет о ребенке; право решающего голоса принадлежало матери. Уолтер учил мальчика верховой езде, в остальном держался в стороне, чтобы не давать свежую пищу спорам и упрекам. Он готов был признать, что Майра — средоточие всех добродетелей и заботливая, внимательная мать.
Временами он понимал, что мог бы дать мальчику то, чего не дает она. Беда была в том, что оба стеснялись друг друга. Обоим нелегко было выразить свои чувства — Майра этого не поняла бы. Их разговор всегда оставался уныло-вежливым.
Но во время сцен Вернон был полон молчаливой симпатии к отцу. Он знал, что тот чувствует, знал, как ранит его уши злобный громкий голос. Конечно, мама была права, она всегда права, этот догмат не подлежал обсуждению — но все равно он был душой на стороне отца.
Дела шли все хуже и наконец дошли до кризиса. Мама заперлась в своей комнате — слуги восторженно шептались по углам, — и через два дня приехал дядя Сидни, чтобы посмотреть, чем он может помочь.