— Мама!
— Да, дорогой?
— А дядя Сидни и тетя Кэри хотят иметь мальчика?
— Да, конечно.
— Тогда зачем им ждать до июня? Почему не взять его сейчас?
— Потому что Господь лучше знает. Господь хочет, чтобы ребеночек был в июне.
— Как долго ждать. Если бы я был Богом, я бы сразу же давал людям то, что они попросят.
— Вернон, не богохульствуй, — мягко сказала Майра.
Вернон промолчал. Но он был озадачен. Что такое богохульство? Кажется, это слово произнесла кухарка, когда говорила о своем брате. Она сказала, что он самый… ну, вот это слово, такой человек, и что он мухи не обидит! Было понятно, что она его очень хвалит, но мама, кажется, думала иначе.
В этот вечер Вернон добавил еще одну молитву к своей обычной: «Боже, благослови маму и папу вырастить меня хорошим мальчиком, аминь». Она звучала так:
— Дорогой Бог! Пошли мне щенка в июне или в июле, если ты очень занят.
— Почему это в июне? — удивилась мисс Робинсон. — Какой ты забавный! Я думала, ты хочешь щенка сейчас.
— Это было бы богохульством, — сказал Вернон.
Глаза у нее округлились.
Неожиданно все в мире круто изменилось. Началась война — в Южной Африке — и папа туда отправлялся!
Все вокруг были возбуждены и взвинчены. Вернон услышал о каких-то Бурах — с ними папа собирался сражаться.
На несколько дней отец заехал домой. Он выглядел помолодевшим, оживленным и гораздо более жизнерадостным. Они с мамой были милы друг с другом, и не было ни одной сцены.
Пару раз Вернон замечал, что отец кривится от того, что говорит мать. Однажды он сказал:
— Ради бога, Майра, перестань твердить о бесстрашных героях, которые отдают свою жизнь за родину. Я не выношу подобной дешевки.
Но мать не рассердилась. Она только сказала:
— Я знаю, что тебе это не нравится. Но ведь это правда, дорогой!
В последний вечер перед отъездом отец позвал сына на прогулку. Сначала они молча шагали по дорожкам, потом Вернон осмелился задать вопрос:
— Папа, ты рад, что идешь на войну?
— Очень рад.
— Там интересно?
— Не то чтобы интересно. Хотя — в некотором роде — да. Это возбуждает и к тому же позволяет уйти от некоторых вещей.
Вернон задумчиво спросил:
— А на войне совсем не бывает женщин?
Уолтер Дейр стрельнул в него глазами, и легкая улыбка тронула его губы. Бесхитростный мальчик неумышленно попадал иногда в самую точку.
— К счастью, да, — серьезно ответил отец.
— Как ты думаешь, ты убьешь много людей? — поинтересовался Вернон.
Отец ответил, что заранее сказать невозможно. Вернону очень хотелось, чтобы отец прославился.
— Я думаю, ты убьешь сто человек.
— Спасибо, старина.
— Но ведь иногда… — начал Вернон и остановился.
— Да? — поощрил его Дейр.
— Иногда… я думаю… ведь на войне некоторых убивают?
Уолтер понял эту сомнительную фразу.
— Бывает, — ответил он.
— Как ты думаешь, тебя убьют?
— Могут. Дело случая.
Вернон подумал, и до него смутно дошло чувство, скрытое в этой фразе.
— Но ты был бы не против, да, папа?
— Может быть, так было бы лучше всего, — сказал Дейр скорее не сыну, а себе.
— Я надеюсь, что тебя не убьют, — сказал Вернон.
— Спасибо.
Отец слегка улыбнулся. Пожелание Вернона звучало как вежливая светская фраза, но Уолтер не сделал той ошибки, что Майра, он не подумал, что ребенок бесчувственный.
Они дошли до руин аббатства. Солнце садилось. Отец и сын обошли вокруг, и Уолтер Дейр глубоко вздохнул, почувствовав укол боли. Возможно, ему уже больше не придется здесь стоять.
«Как же я запутался», — подумал он.
— Вернон!
— Да, папа?
— Если меня убьют, Эбботс-Пьюисентс будет принадлежать тебе, знаешь это?
— Да, папа.
Снова наступило молчание. Он так много хотел бы сказать — но он не привык говорить. Есть вещи, которые не выразишь словами. Как странно он чувствует себя рядом с этим маленьким человеком — своим сыном. Наверное, напрасно он не узнал его получше. Им было бы хорошо вместе. А сейчас он как будто стесняется мальчика, и тот стесняется его. И все-таки любопытным образом они находятся в гармонии друг с другом. Оба не любят говорить о подобных вещах.
— Как я люблю это древнее место, — сказал Уолтер Дейр. — Надеюсь, ты тоже будешь любить.