Заболела Нянина мама. Беспримерная катастрофа обрушилась на детскую. Няня с красным и зловещим лицом укладывала вещи, ей помогала Сьюзен-Изабел. Вернон — растроганный, полный сочувствия, а еще больше интереса — стоял рядом и расспрашивал:
— Няня, у тебя мама очень старая? Ей сто лет?
— Конечно нет, мастер Вернон. Скажете тоже, сто лет!
— Как ты думаешь, она умрет? — продолжал Вернон, стараясь выказать доброту и понимание.
У кухарки мать заболела и умерла. Няня не ответила на вопрос. Вместо этого сердито сказала:
— Сьюзен, достань из нижнего ящика пакеты для обуви. На этот раз поосторожнее, детка.
— Няня, а твоя мама…
— Мастер Вернон, у меня нет времени на разговоры.
Вернон сел в углу обтянутой ситцем оттоманки и погрузился в размышления. Няня сказала, что ее маме не сто лет. Но все равно она должна быть очень старой. Он и Няню всегда считал ужасно старой. Голова кружилась от мысли, что кто-то может быть еще старше и мудрее. От этого Няня почему-то уменьшалась до размеров простого человеческого существа. Она больше не была фигурой, следующей по рангу за самим Господом Богом.
Вселенная пошатнулась — ценности поменялись местами. Няня, Бог и мистер Грин — все трое отступили в тень, затуманились. Мама, отец и даже тетя Нина — те стали значительнее. Особенно мама. Мама была похожа на принцессу с длинными золотыми волосами. Он был готов сражаться за нее с драконом — с блестящим коричневым драконом вроде Чудовища. Какое там было волшебное слово? Брамаджем — вот оно, Брамаджем. Чарующее слово! Принцесса Брамаджем! Это слово надо будет тихо и тайно повторять на ночь вместе с «Черт возьми» и «Корсет».
Но его ни за что, ни за что не должна слышать мама! Потому что он прекрасно знает, что она станет смеяться — она всегда так смеется, что у тебя внутри все съеживается, так что ты чуть не корчишься… А еще она скажет что-нибудь такое — она всегда говорит такое, чего ты терпеть не можешь: «До чего же забавные эти дети!»
А Вернон знает, что он совсем не забавный. Он не любит ничего забавного, так сказал дядя Сидни. Если бы мама была не…
Он ошеломленно застыл на скользком сиденье. Ему вдруг представилось, что мамы две. Одна — прекрасная принцесса, о которой он мечтает, с ней он связывает закат солнца, волшебство и победу над драконом, и другая — та, что смеется и говорит: «До чего же забавные эти дети!» Только, конечно, это одна и та же мама…
Он заерзал, вздохнул. Няня, раскрасневшаяся от напряжения — она пыталась закрыть чемодан, — участливо повернулась к нему:
— Что такое, мастер Вернон?
— Ничего, — ответил Вернон.
Надо всегда говорить: «Ничего». Потому что, если станешь объяснять, никто не поймет, что у тебя на уме.
Бразды правления взяла Сьюзен, и обстановка в детской переменилась. Можно было не слушаться! Сьюзен велит не делать — а ты делаешь! Сьюзен говорит, что пожалуется Маме — но ни за что ей не скажет!
Поначалу Сьюзен наслаждалась положением и властью, которые получила в отсутствие Няни. Вернон думал, что так будет и дальше, а она доверительно говорила Кэти, младшей горничной:
— Не знаю, что на него нашло. Временами это просто чертенок. А с миссис Пэскел он был такой хороший, воспитанный.
На что Кэти отвечала:
— У, она такая. Хватка у нее — будь здоров, правда?
И они все шептались и хихикали.
Однажды Вернон спросил:
— Кто это миссис Пэскел?
— Ну вы даете, мастер Вернон! Не знаете имени собственной няни?
Значит, Няня — миссис Пэскел. Новое потрясение. Она всегда была просто Няня. Как будто тебе сообщили, что Бога зовут — мистер Робинсон.
Миссис Пэскел! Няня! Чем больше об этом думаешь, тем чуднее это кажется. Миссис Пэскел; как мама миссис Дейр, а папа — мистер Дейр. Странно, но Вернону не пришла в голову мысль о мистере Пэскеле. (Такого человека и не было. Миссис — это было молчаливое признание положения и авторитета Няни.) Няня стояла в одиночестве своего величия, как и мистер Грин: хотя у него было сто детей (а также Пудель, Белка и Кустик), Вернон и не думал, что у него есть еще миссис Грин!
Пытливая мысль Вернона двинулась в другом направлении.
— Сьюзен, а тебе нравится, что тебя зовут Сьюзен? Ты не хотела бы лучше зваться Изабел?
Сьюзен (или Изабел), как обычно, хихикнула.
— Чего бы я хотела, мастер Вернон, — это никого не волнует.
— Почему?