Музыка словно разрасталась и клубилась – причудливые металлические инструменты издавали странные звуки, которые перекрывал мелодичный звон, похожий на звон бесчисленных стекол…
В эпизоде с небоскребами Нью-Йорк был показан вверх ногами – словно из самолета, кувыркающегося в предрассветной дымке. Ритмичные удары продолжались с угрожающей монотонностью. В кульминации появлялось нечто вроде огромного стального обелиска – тысячи людей с металлическими лицами сливались воедино в гигантского коллективного человека…
Эпилог последовал без антракта. В зале не зажигали свет.
Теперь звучала лишь одна оркестровая группа, которую на современном жаргоне именовали «стеклом».
Чистые, звенящие звуки…
Занавес растворился в тумане, который внезапно рассеялся, и яркий свет заставил зрителей зажмуриться.
Лед – ничего, кроме сверкающих айсбергов и глетчеров…
А на вершине огромной ледяной пирамиды маленькая фигурка, стоящая спиной к публике и лицом к слепящему сиянию, изображающему восход солнца…
Человеческая фигурка, тщедушная и беззащитно-нелепая…
Свет усилился, не уступая по яркости магниевым вспышкам. Руки инстинктивно прикрывали – глаза.
Внезапно стеклянный звон буквально разбился – разлетелся на звенящие осколки.
Занавес опустился, и зажегся свет.
Себастьян Левин с бесстрастным лицом принимал поздравления.
– На этот раз вы выложились полностью, Левин. Никаких полумер, а?
– Потрясающее зрелище, старина. Хотя будь я проклят, если знаю, что все это означает.
– «Гигант»? Ну что ж, мы живем в век машин.
– О, мистер Левин, это слишком жутко, чтобы описать словами! Мне будет сниться этот ужасный стальной великан!
– Механизацию символизирует гигант, пожирающий людей? Недалеко от истины, Левин. Мы хотим вернуться назад, к природе. А кто такой Гроэн? Русский?
– Кто бы он ни был, это гений. Большевики могут похвастаться по крайней мере одним композитором.
– Скверно, Левин, что вы увлеклись большевизмом. Коллективный человек, коллективная музыка…
– Желаю удачи, Левин. Не могу сказать, что мне нравится кошачий концерт, который в наши дни называют музыкой, но зрелище первоклассное.
Одним из последних подошел маленький сутулый старичок с одним плечом выше другого.
– Не хотите угостить меня выпивкой, Себастьян? – осведомился он.
Левин кивнул. Старичок был Карл Бауэрмен – самый известный из английских музыкальных критиков. Они вдвоем направились в кабинет Левина и сели в кресла. Левин налил гостю виски с содовой и вопросительно на него посмотрел. Ему не терпелось услышать мнение знатока.
– Ну?
Некоторое время Бауэрмен хранил молчание.
– Я старый человек, – заговорил он наконец. – Некоторые вещи доставляют мне удовольствие, а некоторые – например, современная музыка – нет. Но я умею распознать гения, когда встречаю его. Существуют сотни шарлатанов, которые полагают, будто, нарушая традиции, творят чудеса. Однако сто первым может оказаться истинный творец, смело шагающий в будущее… – Старик сделал паузу. – Да, я могу распознать гения, даже если то, что он делает, мне не нравится. Кто бы ни был этот Гроэн, он настоящий гений, это музыка завтрашнего дня…
Бауэрмен снова умолк. Левин терпеливо ожидал продолжения.
– Не знаю, ожидает ваше предприятие успех или провал. Думаю, успех, но в основном благодаря вашим личным качествам. Вы владеете даром заставлять публику принимать то, что вы ей предлагаете. Полагаю, таинственная атмосфера вокруг Гроэна – часть вашей хитроумной рекламной кампании? – Он внимательно посмотрел на Себастьяна. – Не хочу вмешиваться в ваши планы, скажите – для меня – только одно: Гроэн англичанин, не так ли?
– Да. Откуда вы знаете, Бауэрмен?
– Национальный колорит музыки абсолютно ясен. Конечно, он последователь русской революционной школы, но… как я сказал, национальность безошибочна. До него были пионеры – те, которые пытались достичь того, что удалось ему. У нас есть наша английская школа – Холст, Воан-Уильямс, Арнолд Бакс[1]. Композиторы всего мира стремились к новому идеалу – абсолюту в музыке. Этот человек – прямой последователь парня, который погиб на войне. Как же его звали… Дейр – Вернон Дейр. У него был истинный талант. – Он вздохнул. – Интересно знать, Левин, скольких талантов мы лишились из-за этой войны?
– Трудно сказать, сэр.
– Об этом лучше не думать. – Старик поднялся. – Не буду вас задерживать – я знаю, что у вас много дел. – На его лице мелькнула улыбка. – «Гигант»! Полагаю, это маленькая шутка – ваша и Гроэна. Все считают, что Гигант – Молох механизации, и не понимают, что подлинный гигант – маленький человечек. Индивидуалист, прошедший через каменный и железный век, и, хотя цивилизации рушатся и гибнут, пробивающийся через еще один – ледяной век, создающий новую цивилизацию, о которой мы даже не мечтаем… – Улыбка стала шире. – С возрастом я все сильнее убеждаюсь, что нет ничего более жалкого и нелепого и в то же время более чудесного и удивительного, чем человек… – Бауэрмен задержался у двери, взявшись за ручку. – Любопытно, что ведет к созданию таких существ, как этот Гигант? Что производит его на свет? Что его питает? Наследственность формирует Гиганта, окружение полирует его, секс ослабляет… Но это не все. Есть еще его – пища.
1
Воан-Уильямс Ралф (1872–1958), Холст Густав (1874–1934), Бакс Арнолд (1883–1935) – английские композиторы. (