Следом за няней шел Бог. Он также выглядел очень реальным, так как постоянно фигурировал в няниных разговорах. Няня знала большинство вещей, которые делал Вернон, но Бог знал все, поэтому был еще более невероятным существом, чем няня. Бога нельзя было видеть, но он видел все и всех даже в темноте, что, по мнению Вернона, давало ему несправедливое преимущество. Иногда, лежа ночью в постели, Вернон думал о том, как Бог смотрит на него из мрака, и от этой мысли ему становилось неуютно и хотелось спрятаться поглубже под одеяло.
А вообще-то по сравнению с няней Бог казался неосязаемой личностью. Большую часть времени о нем можно было не думать, покуда няня не упоминала о нем в разговоре.
Однажды Вернон попытался взбунтоваться:
– Знаешь, няня, что я сделаю, когда умру?
– Один, два, три, четыре… – бормотала няня, вязавшая чулки. – Ну вот, я уронила петлю. Нет, мастер Вернон, я этого не знаю.
– Я поднимусь на небо, подойду к Богу и скажу ему: «Ты ужасный человек, и я тебя ненавижу!»
Молчание. Он все-таки отважился это произнести. Что теперь будет? Какое наказание, земное или небесное, обрушится на него за столь невероятную дерзость? Вернон ждал, затаив дыхание.
Подобрав петлю, няня невозмутимо посмотрела на Вернона поверх очков.
– Едва ли Господь всемогущий станет обращать внимание на то, что говорят скверные мальчишки, – заметила она. – Уинни, дай мне, пожалуйста, ножницы.
Вернон удалился пристыженным. Ничего не получилось. Ему следовало знать, что няню нельзя поставить в тупик.
Был еще и мистер Грин. Он походил на Бога тем, что его невозможно было видеть, но Вернону он казался вполне реальным. Например, Вернон точно знал, как мистер Грин выглядит, – среднего роста, довольно толстый, немного похож на бакалейщика, который поет фальшивым баритоном в деревенском хоре, с ярко-голубыми глазами, румяными щеками и бакенбардами. Самым лучшим в нем было то, что он любил играть. О какой бы игре ни подумал Вернон, это оказывалась именно та, которую на данный момент предпочитал мистер Грин. Вернон знал о нем и другие интересные вещи – например, что у него было целых сто три ребенка. Первая сотня представлялась Вернону единым целым, вот остальные трое – совсем другое дело. У них были самые чудесные имена, которые он только знал, – Пудель, Белка и Дерево.
Возможно, Вернон был одиноким ребенком, но он никогда этого не сознавал, так как мог играть с мистером Грином и его тремя детьми.
Долгое время Вернон не мог решить, где находится дом мистера Грина. Внезапно ему пришло в голову, что мистер Грин – и как он не догадался об этом раньше – живет в лесу. Лес всегда притягивал мальчика. Одна сторона парка граничила с ним. Их разделял высокий зеленый забор, и Вернон часто крался вдоль него, надеясь найти щель, куда можно заглянуть. Из леса доносились шепоты, вздохи и шорохи, как будто деревья разговаривали друг с другом. В середине забора была дверь, но, увы, она всегда оставалась запертой, поэтому Вернону не удавалось посмотреть, что делается в лесу.
Как жаль, что няня ни разу не водила его туда. Подобно всем няням, она предпочитала спокойно гулять по дороге, а не пачкать ноги сырыми листьями. Вернону никогда не разрешали ходить в лес, поэтому он думал о нем все больше и больше. Когда-нибудь он пойдет туда пить чай с мистером Грином, а Пудель, Белка и Дерево наденут по этому случаю новые и красивые наряды.
Детская становилась слишком тесной для Вернона. Он знал о ней все, что можно было знать. Другое дело – сад. Там было куда интереснее. Длинные дорожки между подстриженными тисовыми изгородями, пруд с толстыми золотыми рыбками, фруктовый сад, обнесенный оградой, дикий сад с цветущими весной миндальными деревьями, березовой рощей и колокольчиками, а лучше всего огороженный участок с руинами старинного аббатства. Вернону всегда хотелось в одиночестве все там исследовать, но это ему никак не удавалось. Остальную часть сада он изучал сколько хотел. Уинни всегда гуляла с ним там, но, так как по какому-то странному совпадению они каждый раз встречали второго садовника, Вернон мог играть сколько душе угодно, не обремененный излишним вниманием со стороны Уинни.
Постепенно мир Вернона расширялся. Двуединое божество Мама-Папа разделилось, превратившись в двоих людей. Папа оставался в тумане, но мама приобрела вполне конкретные очертания. Она часто стала приходить в детскую «поиграть с моим дорогим малышом». Вернон воспринимал ее визиты с серьезной вежливостью, хотя это обычно влекло за собой необходимость оставить игру, которой он занимался, и переключиться на другую, куда менее увлекательную. Иногда с ней приходили леди-гостьи, и тогда мама начинала тискать Вернона (чего он не переносил) и восклицать: