Брось, Джоан, ну что ты городишь… какая чепуха. Дети у тебя очень даже настоящие.
Дети настоящие, и кухарка, и Агнес, и Родни тоже. Тогда, может быть, подумала Джоан, это я не настоящая. Может, я — игрушечная жена и мать?
О господи, что за кошмар. Мысли путаются. Может, еще почитать стихи. Она должна вспомнить, вспомнить хоть что-то.
И громко, с большим чувством, Джоан воскликнула: Весна цвела — был от тебя вдали я[298].
Дальше она вспомнить не смогла. Да и не захотела.
Довольно и одной строки. Она в общем-то и так все объясняла. Родни, подумала она, Родни… Весна цвела… Только сейчас не весна, сейчас ноябрь…
И внезапно испугалась, — ведь что-то похожее сказал он в тот вечер…
Тут была связь, ключ, ключ к чему-то, что подстерегало ее, прячась за тишиной. Что-то, от чего, Джоан теперь поняла, ей хотелось скрыться.
Но как скроешься, если отовсюду, из всех отверстий, выныривают ящерицы?
Столько всего, о чем нельзя себе позволять думать. Барбара, Багдад, Бланш (все на «Б» — до чего странно). И Родни на платформе вокзала Виктория. И Аврелия, и Тони, и Барбара — все с ней так недружелюбны.
В самом деле — Джоан рассердилась на себя — почему она не думает о хорошем? Так много приятного можно вспомнить. Так много… такого приятного…
Ее подвенечное платье, чудесный белый с перламутровым отливом атлас… Аврелия в плетеной колыбельке, вся в муслиновых оборочках и розовых бантиках, прелестный, очаровательный младенец, на редкость спокойный. Аврелия всегда была вежливая, воспитанная девочка. «Вы так хорошо их воспитали, миссис Скьюдмор». Да, примерный ребенок Аврелия, во всяком случае на людях. А со своими — бесконечно спорит, да еще бесит этой своей манерой смотреть так, будто она не может понять, кто это перед ней. Совсем не так должен смотреть на мать ребенок. Даже с натяжкой не назовешь ее послушной дочерью. Тони тоже всегда выказывал уважение к матери лишь при посторонних, а дома бывал невнимателен и равнодушен. Но самым трудным ребенком в семье была Барбара — каприза и плакса.
И все же в целом все трое были чудесные, умеющие себя вести, хорошо воспитанные дети.
Жаль, что дети растут и становятся строптивыми.
Но она не будет обо всем этом думать. Вспомнит их маленькими. Аврелию в танцевальном классе, одетую в прелестное розовое шелковое платьице. Барбару в хорошеньком вязаном костюмчике из «Либертиз»[299]. Тони в том комбинезоне с веселым рисуночком, что так ловко смастерила для него няня…
Но ведь ей конечно же есть о чем вспомнить, кроме одежды, которую носили дети! Какие-нибудь приятные, трогательные слова, которые они ей говорили? Восхитительные минуты близости?
Учитывая принесенные жертвы и то обстоятельство, что все делается ради детей…
Еще одна ящерица высунула головку. Аврелия вежливо, рассудительным тоном, от которого Джоан становилось дурно, осведомляется:
— А что это ты такое делаешь для нас, мама? Ты нас не купаешь, правда?
— Нет.
— Не кормишь обедом, не причесываешь. Это все делает няня. Она укладывает нас спать и поднимает по утрам. Ты не шьешь нам одежду — это тоже обязанность няни. И она с нами гуляет…
— Да, родная, я наняла для вас няню. Это означает, что я плачу ей жалованье.
— А я думала, папа платит ей жалованье. Разве не папа платит за все, что у нас есть?
— Верно, детка, но это одно и то же.
— Но тебе же не надо, как папе, ходить на работу каждое утро. Почему ты не ходишь на работу?
— Потому что я веду хозяйство.
— Но разве Кейт, и кухарка, и..
— Довольно, Аврелия!
Достаточно было одного слова, и Аврелия слушалась. Она никогда не была упрямой и наглой. И все же ее покладистость зачастую бывала хуже бунтарства.
Однажды Родни, посмеиваясь, заметил, что к Аврелии применим всегда один и тот же вердикт — не виновна.
— По-моему, тут нет ничего смешного, Родни. Мне не кажется, что ребенок ее возраста должен быть настроен так, так критически.
— Ты полагаешь, она слишком мала, чтобы определить природу доказательств?
— Перестань сыпать юридическими терминами.
— А кто отдал меня в юристы? — спросил Родни, насмешливо улыбаясь.
— Нет, серьезно, по-моему, это неуважение.
— Я бы сказал, что Аврелия ведет себя слишком уважительно для ребенка. В ней нет ни капли того обескураживающего чистосердечия, которым злоупотребляют дети, взять хотя бы Бэбс.
— Это верно, — согласилась Джоан.
Барбара, раскапризничавшись, могла крикнуть: «Ты отвратительная, ты ужасная, я тебя ненавижу! Лучше бы я умерла. Ты пожалеешь, когда я умру».
299
«Либертиз» — большой лондонский универсальный магазин преимущественно женской одежды и принадлежностей женского туалета.