О чем это она? Естественно, чем более возвышенны мысли, тем лучше. А она относит себя к людям очень даже возвышенным…
У тебя всегда была рыбья кровь…
Почему голос Бланш прорвался сквозь ее мысли? Весьма вульгарное и нелепое замечание… вот именно, как и сама Бланш! Что ж, вероятно, такой она видится людям вроде Бланш, тем, кто позволяет себе отдаваться страстям. Не стоит порицать Бланш за ее откровенность, уж так она устроена. В детстве это не было заметно — хорошенькая, воспитанная девочка, но за этим всегда скрывалась грубость.
Придумала — рыбья кровь! Ничего подобного. Бланш пошло бы на пользу, если бы у нее самой кровь была попрохладнее!
Ведь она, судя по всему, прожила жизнь, достойную сожаления.
И еще какого сожаления!
Что она сказала? «Можно всегда подумать о собственных грехах!»
Бедняжка Бланш! Но она добавила, что у Джоан это не отнимет много времени. Значит, она понимает, что они разные. И хотела сказать, что Джоан быстро наскучит пересчитывать собственные добродетели. (Видимо, правда, что в своих добродетелях мы не сомневаемся!) А что же она говорила еще?
Что-то довольно странное…
Ах, да. Насчет того, можно ли узнать о себе что-то новое, если день за днем ничего не делать, а только думать…
Идея по-своему любопытная.
Вообще-то, весьма любопытная.
Однако Бланш призналась, что ей самой не хотелось бы пробовать…
Она сказала это… почти… испуганно.
Интересно, размышляла Джоан, можно ли узнать о себе что-то новое?
Конечно, я не привыкла думать о себе…
Я никогда не относилась к тем женщинам, которые целиком сосредоточены на собственной персоне.
…Любопытно, как я выгляжу со стороны?
…Я имею в виду не вообще, а в частности.
Она попробовала вспомнить что-нибудь из того, что ей говорили другие…
Например, Барбара:
— Но у тебя, мама, слуги первоклассные. Ты об этом заботишься.
Неплохая, между прочим, оценка, подтверждающая, что дети искренне считают ее распорядительной, хорошей хозяйкой. И это — справедливо: она всегда умело и успешно занималась домом. И слуги любили ее, во всяком случае, выполняли все ее распоряжения. Пускай они не выказывали особого сочувствия, когда Джоан мучилась от головной боли или ей нездоровилось, но этого от них и не требовалось. А что ей заявила как-то раз та превосходная кухарка, когда она сделала ей замечание, — что-то вроде того, что она не может работать, если ее никогда не поощряют — что-то весьма странное…
— Всегда говорите, если вышло не так, мэм, и ни словечка приятного, когда хорошо, — знаете, даже стараться нет настроения.
Джоан хладнокровно ответила:
— Но вы же должны понимать — вам ничего не говорят, потому что все хорошо и все довольны.
— Наверное, так, мэм, но у меня нет настроения. Ведь я же тоже человек и очень старалась, когда готовила рагу по-испански, которое вы попросили, хотя с ним ужасная возня, а я сама не люблю составные блюда.
— Рагу вышло превосходное.
— Да, мэм, я тоже так подумала, раз вы его доели в столовой без остатка, но мне-то ни словечка не сказали.
— Вам не кажется, что это довольно глупо? — рассердилась Джоан. — Ведь вас наняли за хорошие деньги, чтобы вы готовили…
— Верно, мэм, заработок меня очень устраивает.
— …Таким образом, вам должно быть ясно, что и вы устраиваете меня как хорошая кухарка. Если что-то не так, я всегда замечаю.
— Верно, мэм.
— И это, очевидно, вас обижает?
— Да нет же, мэм, и давайте больше не будем об этом, а я отработаю месяц как положено и уйду.
Слуги, подумала Джоан, вечно недовольны. Такие ранимые и обидчивые. Конечно, все они обожали Родни просто потому, что он мужчина. Услужить Хозяину они были готовы всегда. А Родни иногда узнавал о них самые неожиданные вещи.
— Не цепляйся к Эдне, — мог он сказать ни с того ни с сего. — Ее молодой человек встречается с другой девушкой, и это совершенно выбило ее из колеи. Вот почему она роняет предметы, дважды подает овощи и все путает.
— Откуда ты знаешь, Родни?
— Эдна сказала мне сама утром.
— Просто невероятно, что она поделилась с тобой.
— Видишь ли, я вообще-то спросил у Эдны, что случилось. Заметал, что глаза у нее красные, будто она плакала.
Родни, подумала Джоан, необыкновенно добрый.
Однажды она сказала ему:
— Мне казалось, ты, давно практикующий юрист, должен был устать от людских дрязг.