Замкнутая, послушная, спокойная Аврелия. Какое они испытали потрясение!
Какое потрясение испытала Джоан!
Она вскрыла конверт, совершенно не догадываясь о том, что внутри. Адрес был нацарапан безграмотно, коряво, и ей показалось, что письмо от кого-то из ее подопечных пенсионеров.
Джоан читала, но смысл слов не сразу доходил до нее:
«Вы должны знать, что ваша старшая дочь путается с доктором из санатория. Целоваться в лесу позор, с этим надо покончить».
Джоан уставилась на замусоленный листок бумаги, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
Какая мерзость… гнусность…
Она слышала об анонимных письмах. Но никогда прежде не получала их. От этого в самом деле мутит.
Ваша старшая дочь — Аврелия? Неужели Аврелия? Путается (до чего же гадкое словечко) с доктором из санатория. С доктором Каргилом? Этим прославленным выдающимся специалистом, который достиг крупных успехов в лечении туберкулеза, мужчиной, который старше Аврелии по меньшей мере лет на двадцать, мужем очаровательной, хотя и больной жены?
Что за бред!
И в эту минуту сама Аврелия вошла в комнату и спросила со сдержанным интересом, потому что Аврелия никогда не была чрезмерно любопытна:
— Что-то случилось, мама?
Джоан, зажав в трясущейся руке листок, едва нашла в себе силы, чтобы ответить.
— Я не думаю, что стоит тебе это показывать, Аврелия. Это… так отвратительно.
Голос у Джоан дрожал. Аврелия, удивленно вскинув тонкие брови, спросила:
— Что-то в письме?
— Да.
— Обо мне?
— Тебе лучше не читать, детка.
Однако Аврелия пересекла комнату и спокойно вынула листок из ее руки.
С минуту она читала, а затем, вернув письмо, произнесла задумчиво и отстраненно:
— Да, не слишком приятно.
— Приятно? Да это просто омерзительно, глубоко омерзительно! Людей следует наказывать за подобную ложь.
— Письмо гадкое, но это не ложь, — тихо сказала Аврелия.
Комната сделала сальто и завертелась, завертелась… Джоан с усилием выдавила из себя:
— Что ты… о чем ты?
— Не стоит поднимать такой шум, мама. Мне жаль, что ты вот так об этом узнала, но рано или поздно все равно бы пришлось…
— Ты хочешь сказать, что это правда? Что ты и… доктор Каргил…
— Да. — Аврелия кивнула.
— Но ведь это позор… это неприлично. Взрослый мужчина, женатый мужчина… и ты, молоденькая девушка…
— Не стоит разыгрывать здесь деревенскую мелодраму. Ничего похожего нет. Все получилось само собой. Жена Руперта больна, больна уже много лет. Мы… мы просто стали не безразличны друг другу. Больше ничего.
— Вполне достаточно!
Джоан было что сказать по этому поводу, и она не пожалела слов.
Аврелия молча пожала плечами и дала буре отбушевать. Под конец, когда Джоан выдохлась, она ответила:
— Мне совершенно понятна твоя точка зрения, мама. Наверное, на твоем месте я ощущала бы то же самое, хотя, думаю, не стала бы говорить многое из того, что сказала ты. Но факт остается фактом. Мы с Рупертом друг другу необходимы. И хотя я чувствую себя виноватой, не представляю, что ты тут можешь изменить.
— Изменить? Я поговорю с твоим отцом — немедленно.
— Бедный папа. А стоит ли волновать его?
— Я уверена, он найдет выход.
— Вот уж он-то точно не будет знать, как поступить. Но ужасно разволнуется.
Так наступило поистине разрушительное время.
Аврелия, ураган вокруг которой не затихал, держалась стойко и внешне безмятежно.
И совершенно непреклонно.
Джоан твердила Родни снова и снова:
— Меня не покидает ощущение, что у нее это только поза. Не похоже, что Аврелия на самом деле во власти сильного чувства.
Но Родни только качал головой.
— Ты не понимаешь Аврелию. Для нее главное не эмоции, а разум и сердце. Но если уж она любит, то любит так глубоко, что едва ли это у нее когда-нибудь пройдет.
— Ой, Родни, а по-моему, то, что ты говоришь, сущая чепуха! Ведь я все-таки знаю Аврелию лучше, чем ты. Я ее мать.
Но это вовсе не означает, что ты знаешь о ней все. Аврелия намеренно хочет казаться сдержанной — на всякий случай, нет, скорее по необходимости. Чувствуя сильно, она на словах приуменьшает свое ощущение.
— Для меня это чересчур сложно.
— Хорошо, тогда поверь мне. Это и вправду так.