— Я хочу, чтобы ты признала, что супружество — не только возвышенные чувства и мысли, но и обычный деловой контракт. Ты признаешь это или нет?
— Признаю.
— А Руперт Каргил предлагает разорвать такой контракт при твоем попустительстве?
— Да.
— Не принимая в расчет прав и преимуществ другой стороны?
— У нее все будет нормально. Она не очень-то любит Руперта. Ее заботит только собственное здоровье и…
Родни решительно перебил ее:
— Меня не интересуют твои домыслы. Я хочу, чтобы ты признала факты.
— Домыслы ни при чем.
— Неправда. Ты понятия не имеешь, о чем думает и что ощущает миссис Каргил. Ты выбираешь то, что удобней тебе. А я добиваюсь от тебя, чтобы ты признала, что у нее есть права.
Аврелия упрямо откинула назад голову.
— Отлично. У нее есть права.
— В таком случае, ты понимаешь, что делаешь?
— Ты все сказал, папа?
— Нет, еще кое-что оставил напоследок. Ты понимаешь, не так ли, что Каргил занимается весьма важной и нужной работой, что его методы лечения туберкулеза принесли ему признание, что в медицинском мире он весьма заметная фигура и что, как это ни печально, личная жизнь человека может повлиять на его карьеру. Это означает, что работе Каргила, которой он занимается во благо человечества, будет не только нанесен значительный ущерб, но что, возможно, она вовсе сойдет на нет из-за того, что вы с ним задумали вдвоем.
— Ты хочешь убедить меня в том, что мой долг — отказаться от Руперта, ради того, чтобы он продолжал приносить пользу человечеству? — спросила Аврелия с издевкой.
— Нет, — ответил Родни. — Я беспокоюсь только о нем… — Голос его неожиданно стал взволнованным. — Можешь мне поверить, Аврелия, что мужчина, который не занимается той работой, какой он хочет заниматься, работой, для которой он создан, — неполноценный мужчина. Могу дать тебе голову на отсечение, что, заставив Каргила отказаться ради тебя от любимого дела, ты однажды поймешь, что человек, которого ты любишь, несчастлив, неудовлетворен, постарел прежде времени, устал, ко всему равнодушен и живет не в полную силу. И если тебе кажется, что твоя любовь, или вообще любовь женщины, сможет заменить ему все остальное, то, скажу тебе прямо, ты просто сентиментальная дуреха.
Родни замолчал. Он откинулся в кресле. Провел рукой по волосам.
— Это ты так думаешь, — сказала Аврелия, — а откуда мне знать… — Она запнулась и начала сначала: — Откуда мне знать…
— Что это правда? Я отвечу тебе, что таково мое мнение и что я сужу по своему опыту. Я разговариваю с тобой, Аврелия, не только как отец, но и как мужчина.
— Да, — сказала Аврелия. — Я понимаю…
Родни заговорил опять, усталым, хрипловатым голосом.
— Решать тебе, Аврелия. Ты должна обдумать все, что я тебе сказал, согласиться с моими доводами или не принять их. Я верю в то, что у тебя есть мужество и здравый смысл.
Аврелия медленно подошла к двери. Остановилась, взялась за ручку, обернулась.
Джоан испугала горечь, с какой она произнесла:
— Не надейся, что когда-нибудь я буду благодарна тебе, папа. По-моему… по-моему, я ненавижу тебя.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
Джоан хотела броситься за ней, но Родни жестом остановил ее.
— Оставь ее, — сказал он. — Оставь. Ты не понимаешь? Мы победили.
Глава 8
Тем все и закончилось, вспоминала Джо.
Аврелия бродила по дому молчаливая, отвечала односложно, если к ней обращались, а первой вообще старалась не заговаривать. Она худела и бледнела.
Через месяц она сказала, что хочет поехать в Лондон, чтобы учиться там в школе секретарей.
Родни сразу же согласился. Аврелия уехала, даже не сделав вид, что ей грустно с ними расставаться.
Вернувшись спустя три месяца навестить домашних, она держалась уже нормально, и, судя по ее рассказам, лондонская жизнь пришлась ей по вкусу.
Джоан успокоилась и поделилась своей радостью с Родни.
— Видишь, оказалось, все дело не стоило и выеденного яйца. Я ни секунды не сомневалась, что у нее это несерьезно — глупая девичья фантазия, не более того.
Родни взглянул на нее, улыбнулся и сказал:
— Бедная крошка Джоан.
Джоан всегда злилась, когда он так говорил.
— Согласись, что эта история доставила немало горя.
— Да, — подтвердил Родни, — конечно, доставила. Но не тебе, правда, Джоан?
— Что ты хочешь сказать? Все, что касается детей, задевает меня гораздо больше, чем тебя.