Она не должна думать о Джоан Скьюдмор. Но это я сама! Нет, не я. Да, я…
Если тебе не о чем подумать, кроме себя самой, то что ты узнаешь о себе?
— Я не хочу знать! — сказала Джоан вслух.
Звук собственного голоса удивил ее. Чего она не хочет знать?
Сражение, подумала она, я веду безнадежное сражение.
Но против кого? Против чего?
Не имеет значения, решила она. Не хочу знать…
Надо запомнить. Хорошее выражение.
Странное какое-то чувство, будто кто-то идет рядом с ней. Кто-то, кого она хорошо знает. И если повернуть голову… что ж, она поворачивала голову, но никого не оказалось. Совсем никого.
И все же ощущение, что кто-то есть, не покидало ее. Джоан испугалась. Родни, Аврелия, Тони, Барбара — никто из них не поможет ей, никто не сможет помочь ей, никто из них не захочет помочь ей. Им всем безразлично.
Она вернется в гостиницу и отделается от того, кто шпионит за ней.
Индус стоял у решетчатой двери. Джоан немного пошатывало. То, как он уставился на нее, рассердило ее.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
— Мемсаиб выглядеть нехорошо. Может, у мемсаиб лихорадка?
Вот именно. Так и есть. У нее лихорадка! Как глупо, что она сама не догадалась.
Она поспешила войти в дом. Надо измерить температуру, найти хинин. У нее где-то был хинин.
Достав термометр, она сунула его под язык.
Лихорадка… ну разумеется, это лихорадка! Сумятица в мыслях… неоправданные страхи… дурные предчувствия, участившееся сердцебиение.
Физическое состояние — ничего больше.
Джоан вынула термометр, посмотрела: 98,2[320]. Если только совсем чуть-чуть выше нормы.
До вечера она кое-как дотянула. Теперь тревога за себя одолела ее не на шутку. Солнце тут ни при чем, лихорадка ни при чем, значит, все дело в нервах.
Всего лишь нервы, как принято говорить. Она и сама говорила так о других. Что ж, раньше она не понимала. Зато теперь поняла. В самом деле, всего лишь нервы! Нервы — это проклятие! Как ей нужен сейчас доктор, хороший, участливый доктор, и больница, и добрая, умелая сиделка, которая будет при ней неотлучно. «Миссис Скьюдмор нельзя оставлять одну». А в ее распоряжении есть лишь тюрьма с белеными стенами посреди пустыни, полуграмотный индус, дурачок-араб и повар, который с минуты на минуту подаст ей рис с консервированным лососем, бобы в томатном соусе и яйца вкрутую.
Все не так, решила Джоан, совершенно неподходящее лечение в моем случае…
Поужинав, она пошла к себе в комнату и поискала баночку с аспирином. Оставалось шесть таблеток. В отчаянии Джоан приняла все шесть. На завтра ничего не оставалось, но она чувствовала, что необходимо предпринять хоть что-то. Больше никогда, сказала она себе, не отправлюсь в дорогу без какого-нибудь подходящего снотворного.
Раздевшись, Джоан с замирающим сердцем улеглась в постель.
Как ни странно, заснула она мгновенно.
В ту ночь ей приснилось, что она в большой тюрьме с петляющими коридорами. Она хотела выбраться и не могла найти дорогу, хотя отдавала себе отчет в том, что знает ее…
«Ты обязана вспомнить, — убеждала она себя искренне, — обязана вспомнить…»
Утром Джоан проснулась разбитая, но спокойная.
«Ты обязана вспомнить», — сказала она себе.
Встала, оделась и позавтракала.
Чувствовала себя вполне прилично, возможно, была совсем немного на взводе, но не более того.
Вероятно, скоро все начнется сначала, подумала она. Ничего не поделаешь.
Джоан неподвижно сидела на стуле. Скоро она выйдет, но не сразу. Не стоит стараться думать о чем-то конкретном — и стараться не думать тоже не стоит. И то и другое слишком утомительно. Она позволит себе плыть по течению.
Приемная Олдермена, Скьюдмора и Уитни — белые наклейки на папках с делами. «Владение покойного сэра Джаспера Фоулкса». «Полковник Этчингэм Уилмс». Похоже на театральную бутафорию.
Питер Шерстон отрывает голову от стола и смотрит весело и приветливо. Как он похож на мать, нет, не совсем, у него глаза Чарлза Шерстона. Такой живой, сообразительный, хитрый взгляд. Я бы не стала особенно доверять ему на месте Родни, подумала она.
Забавно, что она тогда об этом подумала!
Шерстон совсем опустился после смерти Лесли. Все и оглянуться не успели, как он умер от пьянства. Детей взяли родственники. Третий ребенок, девочка, умерла через полгода после рождения.
Джон, старший мальчик, поступил в Лесной институт. Он был теперь где-то в Бирме. Джоан вспомнила Лесли и ее льняные чехлы с ручной росписью. Если Джон пошел в мать и любит смотреть, как все быстро растет, то он должен быть очень доволен. Она слышала, дела у него идут хорошо.