Ей не хотелось об этом думать, но сама мысль пугала ее: что, если она из тех, кто воображает то, чего нет…
— Эдвард вбил себе в голову, что рано или поздно начнется война с Германией, — говорила Аврелия своим ровным голосом.
Джоан встрепенулась.
— То же самое утверждала одна дама в поезде. Она была в этом уверена. Она вращается в высших кругах и, судя по всему, хорошо осведомлена. Но мне как-то не верится. Гитлер ни за что не осмелится развязать войну.
— Не знаю, — задумчиво произнесла Аврелия.
— Никто не хочет войны, детка.
— Но люди иногда получают то, чего не хотели.
— По-моему, такие разговоры очень опасны. Не стоит внушать окружающим вредные идеи, — решительно заявила Джоан.
Аврелия улыбнулась.
Они еще немного поболтали о том о сем. После обеда Джоан зевнула, и Аврелия сказала, что не станет ее дольше задерживать — мать наверняка устала.
Джоан сказала: да, еще как.
Назавтра, пробежавшись с утра по магазинам, Джоан успела на поезд, отходивший в Крейминстер в два тридцать. Это означало, что она окажется там около четырех. И будет поджидать Родни дома, к чаю.
Она с удовольствием смотрела в окно вагона. Пейзаж не особенно привлекателен в это время года — голые деревья, мелкий моросящий дождик, но все такое знакомое, родное. Багдад с его людными базарами, ярко-голубыми с золотом куполами мечетей казался до того далеким и нереальным, словно его вовсе и не было. И это долгое неправдоподобное путешествие, долины Анатолии[333], снега и горные пейзажи Тавра, скалистые вершины, длинный спуск сквозь ущелья к Босфору, стамбульские минареты[334], смешные воловьи повозки на Балканах, Италия, синее Адриатическое море, так сверкавшее, когда они покидали Триест, Швейцария и Альпы в сумерках, череда разнообразнейших видов и сцен, и вот все завершается — путь к дому мимо притихших деревень…
Будто я и не уезжала, думала Джоан. Будто никогда не уезжала..
Она снова почувствовала, что запуталась, не способна разобраться в собственных мыслях. Вчерашняя встреча с Аврелией огорчила ее — безразличные глаза дочери смотрели на нее равнодушно, без интереса. Аврелия, подумала она, не заметила произошедшей во мне перемены. А почему, собственно говоря, она должна была что-то заметить?
Ведь внешне Джоан не изменилась.
— Родни… — произнесла она с нежностью.
Ощущение тепла вернулось к ней, а вместе с ним сожаление, жажда любви и прощения…
Нет, все верно, решила она… я начинаю новую жизнь…
У станции Джоан взяла такси. Агнес открыла ей и изумилась, обрадовалась.
Хозяин, сказала Агнес, будет доволен.
Джоан поднялась в спальню, сняла шляпу и снова спустилась. Комната показалась ей пустоватой, но это потому, что в ней не было цветов.
Я должна срезать завтра лавровых веток, подумала она, и купить гвоздик в магазине на углу.
Она походила немного туда-сюда, ожидая, тревожась.
Надо ли говорить Родни о ее догадке насчет Барбары? Ведь не исключено, что все-таки..
Ну конечно же это неправда! Она все придумала! Нафантазировала, и все из-за пустой болтовни этой дурехи Бланш Хаггард — нет, Бланш Донован. Все-таки как ужасно выглядит Бланш — старая, опустившаяся.
Джоан притронулась рукой ко лбу. У нее появилось ощущение, что ее мозг превратился в калейдоскоп Был у нее в детстве такой калейдоскоп, и он нравился ей, она смотрела, затаив дыханье, как цветные стекляшки крутятся и вертятся, прежде чем сложиться в рисунок..
Что с ней творилось?
Эта чудовищная гостиница и странное состояние, в которое она пришла в пустыне… Насочиняла целую кучу неприятных вещей — что ее не любят дети, что Родни был влюблен в Лесли Шерстон (конечно же не был — что за чушь! Бедная Лесли). И даже сожалела, что убедила мужа отказаться от совершенно нелепой идеи насчет фермерства. В самом деле, ведь она проявила тогда мудрость и дальновидность…
О Господи, почему она так запуталась? Все, о чем она думала, во что поверила… это неприятно…
И все же правда это или нет? Ей не хотелось, чтобы это было правдой.
Она должна решить, должна решить…
Что решить?
Солнце, подумала Джоан, солнце палило. От солнца случаются галлюцинации..
Бежать по пустыне… упасть на четвереньки… молиться.
Неужели то — правда?
Или это?
Безумие, совершеннейшее безумие, что она поверила. Какое утешение, какая радость возвратиться домой в Англию и почувствовать себя так, словно она и не уезжала. Словно ничего не изменилось…
334
Минарет