— Сегодня у нас большой день, парень, поверь мне, поэтому изволь принять участие в наших соревнованиях как гость!
Растерянное лицо Берта, глубокий вздох. Немного поколебавшись, он хотел что-то возразить, но осекся под решительным взглядом Кронерта.
— Ну вот и договорились, — сказал Кронерт.
— Почему бы не попробовать? — заметил я. A Tea добавила:
— Ну, кончено, — и повертела в руке зонтик.
Беспомощно поглядев на пристань, Берт остался на стадионе, ему пришлось остаться…
Стоя за невысоким деревянным барьером, мы наблюдали за соревнованиями портовиков, а между нами была молчаливая Tea, которую Кронерт оставил нам, как оставляют чемоданы. И все это время мы не снимали с головы бумажные шапочки, которые спасали от палящего солнца. Не было ни полуфиналов, ни четвертьфиналов — в каждом виде спорта были одни лишь финалы. Спортсмены знали, что поставлено на карту. И хотя борьба шла только за призовые места, я нигде не видел ни усталых взглядов, ни огорчения у побежденных, ни даже неудержимой радости у победителей. На этом убогом стадионе, в этом жалком спортивном обществе царили радостный дух состязаний и чувство удовлетворения от спорта как такового. До сих пор помню, как невесты, жены и дети торопились обласкать побежденных, обласкать победителей; они чествовали и тех и других только за то, что эти люди были участниками чемпионата. Нет, того воскресенья, воскресенья в порту, я никогда не забуду, не забуду ни соревнований, ни убийственную вонь рыбозавода. Соревнования не дали внушительных результатов, спортсменам не удалось установить ни одного нового рекорда общества, но зато я понял тогда, что спорт не обязательно трагедия и что стадион не прибежище для гонимых.
Помню безмятежную увлеченность и веселую одержимость спортсменов, помню подбадривающие крики какой-то расплывшейся старухи: «Адольф! — кричала она. — Адольф!» — и бутылку пива, которую невеста передавала через барьер своему жениху. На таких соревнованиях в ясный солнечный день забываешь о жаре, да и обо всем остальном. Берт надеялся, что Кронерт уже не вспомнит о своем приглашении и не заставит его участвовать в чемпионате; у него, видимо, отлегло от сердца. Берт решил, что опасность миновала, поскольку состязания в технических видах спорта уже подходили к концу. Толкание ядра, метание копья и диска уже закончились. Но вот перед нами возник Кронерт и повторил свое приглашение:
— Ну, а теперь покажи, мальчик, на что способны наши гости.
Берт отрицательно покачал головой.
— Все уже закончилось, — сказал он.
Но Кронерт торжественно заявил, что самое главное впереди: через несколько минут состоится забег на пять тысяч метров, «забег имени Катценштейна», поскольку спортивное общество портовиков всегда славилось своими бегунами и «наш знаменитый Катценштейн» тому лучшее доказательство. В молчании Берта я почувствовал укор. Я знал, что в эту минуту он в душе проклинает меня, поскольку я затащил его на этот стадион. Бегал ли Берт когда-нибудь — спросил Кронерт, и я ответил за Берта:
— Только при отступлении. И еще он бежал из лагеря.
— Отличная школа, — пропыхтел Кронерт, — лучшей тренировки и не надо.
Он повел Берта в раздевалку.
Старт. Берт стоял на старте вместе с десятком других бегунов. Кронерт достал ему спортивный костюм, ботинки на триконах и даже красную резинку, которой он повязал длинные волосы Берта, чтобы они не падали ему на лицо. Рядом с Бертом стоял Хорст Мевиус, рослый кудрявый юноша с очень серьезным лицом; Хорст, корабельный маляр, был фаворитом в этом виде бега.
— Победит Хорст, это уж точно, — сказала Tea, потому что Хорст считался продолжателем традиций знаменитого Катценштейна.
В спортивном обществе портовиков любили рослого Хорста, я заметил это сразу же после старта: почти все скандировали его имя, и фаворит немедленно взял энергичный темп. Да, он был намного сильнее своих соперников, но от одного из них он никак не мог оторваться: Берт бежал за ним по пятам. Восемь кругов лидировал Хорст, определяя темп, потом вперед вышел Берт. С силой отталкивая ноги от земли, слегка наклонившись вперед, он обогнал Мевиуса, у которого на лице появилось выражение тоскливого изумления и растерянности; после восьми кругов его соперник нашел в себе силы сделать рывок на дистанции, а его, Хорста, оставил позади, как придорожный камень, словно загиптонизировал своим горячим дыханием.