В честь чего они устроили такую пышную встречу?
Что послужило ее причиной?
В открытой двери самолета появилась улыбающаяся стюардесса, отошла в сторонку и оглянулась назад. И тут вышел Берт. В руках он держал букет гвоздик. Он испытующе оглядел толпу, махнул рукой. Когда он спускался по трапу, по его лицу мелькали короткие вспышки: Берта фотографировали. Представитель магистрата шел ему навстречу, он передал Берту еще гвоздики — гвоздики тех же цветов, что и городской герб. Вручая букет, он что-то говорил. Я видел, как двигались его губы, как широко раскрывался рот; он напоминал щуку, заглатывающую рыбешку. После этого Берта приветствовало правление клуба. Среди них был и Уве Галлаш, рука у него висела на перевязи. Правление передало Берту памятный флажок. Радиорепортер в кожаном пальто пробился сквозь толпу и вступил в круг. Мальчишки с тетрадями для автографов так и сновали, оператор кинохроники тянул Берта за руку, показывая на трап, — видимо, хотел еще раз снять всю сцену прибытия. Ну, а молодые ребята из клуба «Виктория» скинули с себя плащи и выстроились шпалерами… А где же Матерн? Только сейчас он появился в дверях кабины, в руках он держал свою жесткую шляпу, из-за его спины выглядывала девушка. Старик официант подтолкнул меня в бок и кивком показал на окно:
— Кого там встречают? Кинозвезду?
— Бегуна, — сказал я.
Да, после приезда Берта все, казалось, шло как по маслу. Пышная встреча на аэродроме… Мне было даже боязно за него. Наконец-то он достиг славы. Все заговорили о Берте Бухнере. Имя его без конца повторяли газеты, даже в самых отдаленных деревушках слышали о нем, слышали, что Берт Бухнер бежал в Штатах во славу западногерманского спорта. Его худое лицо смотрело на вас с обложек иллюстрированных еженедельников, его узкая грудь разрывала финишную ленту. Да, она вечно рвала ленту финиша! После поездки в Штаты в Европе не было ни одного бегуна, который достиг бы такой известности, как Берт. Но что-то с ним все же случилось. В нем чувствовалось беспокойство, тайная тревога снедала его. Я явственно ощущал нервозность Берта по вечерам, когда после тренировок мы сидели с ним в клубе. Нервозность не покинула его даже после того, как он установил новый европейский рекорд. Под вечер на стадионе в Копенгагене. Нервозность Берт привез с собой из путешествия в Америку. Вместе с вполне понятной славой пришла и непонятная тревога. Что-то там все же стряслось! Иначе Матерн не стал бы грозить Берту исключением из спортивного общества только из-за того, что тот участвовал в съемках. Да, помнится, Матерн грозил ему исключением именно из-за съемок… Берт должен был выступать на соревнованиях общества «Виктория», но он отказался, мотивируя свой отказ утомлением и мышечной спазмой. Они вычеркнули его из списка участников. Это произошло в год его самых больших триумфов. Победы в Штатах, рекорд страны, европейский рекорд… Казалось, он мог позволить себе роскошь не выступать на чемпионате общества «Виктория». Берт нуждался в передышке, и если бы он отдыхал как следует, Матерн, возможно, оставил бы его в покое… Но тут вмешались киношники. Они хотели снять научно-популярный фильм о марафонском беге, но не могли подобрать исполнителя на главную роль. Эту роль они поручили Берту. Я написал для него текст. Марафон должны были снимать на берегу Любекской бухты. Вместе со съемочной группой мы отправились на Балтийское море. Мы поднимались все выше и выше по шоссе параллельно пляжу, стараясь найти хотя бы несколько десятков метров более или менее пустынной прибрежной полосы. Тщетно! Весь пляж был покрыт крепостями из песка и страждущими «греками» — жителями Рурской области. Песок, и живая плоть, да шелковистый блеск моря… Бирюзовая водная гладь, а над ней солнце в дымке. Подальше в море был виден белый катер, с него ловили угрей. Берт и я уже хотели было сдаться. Но киношники — народ терпеливый, они не отступают ни перед какими трудностями. Мы спустились по шоссе к морю. Наконец-то кинооператор обнаружил кусок безлюдного обрывистого пляжа; глинистый спуск, а под ним жалкая полоса пляжа, узкая и каменистая. Киношники возрадовались; нам понравилось усердие, с каким они устанавливали камеру, их товарищеское обращение друг с другом. Из музея они взяли напрокат греческие доспехи, наколенники, щит, шлем с султаном… Кто-то пододвинул Берту доспехи и сказал: