Нет, он не должен победить. Он не победит, не должен победить, несмотря на то, что весь стадион болеет за него. Даже в почетной ложе все повскакали с мест; вскочил первый бургомистр, вскочили его гости; они хлопают в ладоши, машут, опять хлопают — Берт вышел на противоположную прямую. А сзади него происходят какие-то пертурбации. Берт вовлек в последний спурт перед финишем и Хельстрёма; Хельстрём нагнал Муссо и медленно обходит его вместе с Сибоном, который не отстает от Хельстрёма ни на шаг. Вот они уже обошли Муссо, и тот махнул рукой, словно ожидал этого… Сибон идет впритык к Хельстрёму, но не в затылок, а чуть наискосок от него. К ним подтягиваются Кнудсен и Кристенсен. Нет, датчанам это не удалось, они не сумели обойти Муссо.
Берт, Хельстрём и Сибон — в такой последовательности они бегут.
А вот и труба фабрики, которая выпускает патентованные средства для похудения; ветер прижимает к крыше фабричный дым. Дым от паровоза. Однажды Сибон оказался совсем близко от черной приближающейся громады паровоза… Тогда он спас ребенка, унес его с рельс. Все газеты писали об этом: «Рекордсмен-спаситель» или «Самый ужасный бег в его жизни». Писали и помещали фотомонтаж: Сибон, паровоз-страшилище, а перед ним белокурый малыш — таких малышей любят гладить по головке крупные государственные деятели. В подтекстовках к монтажу газетчики риторически вопрошали: что стало бы с белокурым малышом, если бы поблизости не оказался бегун-рекордсмен?
Победит ли Сибон в этом забеге? Да, он должен победить. Но пока что бег все еще ведет Берт, и его преимущество растет. Означает ли это, что он уже обеспечил себе победу? Нет, Берт не должен победить. Пусть победит любой из этих спортсменов, только не Берт, только не Берт. Ибо Берт был бы плохим победителем. Он был бы самым недостойным призером за всю историю соревнований. Я против Берта, хотя знаю, что на этом огромном стадионе я единственный, кто желает ему поражения. Может быть, и Tea желает ему поражения. Но нет, когда он пробежал мимо Tea, она начала ему аплодировать. Этот бег сделал ее забывчивой.
Берт не признал бы никакого другого урока, кроме урока поражения. И он не заслужил ничего иного. Между мной и им все кончено. Он это знает, и я это знаю. Изменить уже ничего нельзя. Ничего нельзя изменить, потому что я никогда не забуду ту историю.
…В тот день, когда Дорн вернулся, все мы поехали его встречать: Матерн, правление в полном составе, молодежь нашего спортивного общества. Все мы явились как один, но Дорн не обратил на нас внимания — он искал Берта. А Берт как раз не пришел. Я понимаю, почему он не пришел. Однако потом все это совершенно сгладилось. Берт снова приступил к тренировкам, и Дорн снова стал ему помогать. Дорн помогал Берту войти в форму; каждый вечер они выходили на стадион, вместе тренировались, вместе покидали поле. И со стороны иногда казалось, что Дорн тренируется только для того, чтобы давать темп Берту.
А потом состоялся тот вечерний спортивный праздник. Праздник, который ничего не решал. И тем не менее решил все. Был осенний вечер, сухой и жаркий. Тот праздник венчал летний спортивный сезон. Днем мы с Бертом встретились: ему нужны были деньги, чтобы отдать долги, но я не мог ему помочь, так как еще не получал жалованья. Мы пообедали в столовой на талоны. Потом он торопливо попрощался:
— До вечера, старина. Пожелай мне ни пуха ни пера. Ведь сегодня мой первый старт!
Да, в тот день он впервые вышел на старт после несчастья с ногой. Косые лучи заходящего солнца были еще горячие, флагштоки отбрасывали на землю тонкие тени, а там, где собирались бегуны, ярко горел песок на площадке для прыжков в высоту. Старт был вялый, но Берт и Дорн сразу же захватили инициативу, и на первых порах забег выглядел точно так же, как все другие забеги, в которых участвовала эта неразлучная пара. Ничего, ровно ничего не напоминало о том, что Берту пришлось на долгое время отказаться от спорта. Берт и Дорн попеременно вели бег, поддерживали друг друга. Впрочем, минутами мне казалось, что Дорн нарочно сбавляет темп, не выкладывается целиком только для того, чтобы не отрываться от Берта. Словно кит, который никогда не покидает своего раненого или преследуемого друга, Дорн все время держался рядом с Бертом. А потом настала пора финишировать. До самой трибуны, где я сидел, долетел призыв Дорна.