Я очень долго не видел Карлы, но она даже не назвала себя, не дала мне возможности ни о чем спросить. Она сказала буквально следующее:
— Скорее, старина, приходи, а то я все время смотрю на нее. И если ты не поторопишься, я ее возьму. Возьму и открою. Вот и все. Я буду сидеть и смотреть на нее до тех пор, пока ты не приедешь. Знаешь, она похожа на скрипку…
Карла прервала фразу на середине и положила трубку. Она даже не удостоверилась, что говорила со мной. Хриплый, апатичный голос Карлы звучал у меня в ушах. Я оделся и вышел. Адский ветер мел по улицам, лил дождь, было что-то вроде циклона. Да, теперь я вспомнил; по радио объявили, что приближается циклон; как водится, он приближался из Исландии. В Исландии, по-моему, всегда переизбыток циклонов, и они охотно экспортируют их своим друзьям. «Циклон, возникший у берегов Исландии, перемещается к югу-востоку и вскоре достигнет юго-западного берега…»
Трамваи не ходили, такси не было, я пошел пешком, шел и шел, а в ушах у меня звучал голос Карлы, монотонный и в то же время угрожающий; голос Карлы, который так испугал меня, что я бы при всех обстоятельствах отправился к ней.
Я пересек университетский сад, где возвышался темный памятник какому-то генералу в широкополой шляпе. Миновал ряды жутких стеклянных громад, здания страховых обществ, походившие на прозрачные гробы, где были тщательно разложены и замурованы людские судьбы, их тревоги и волнения. Потом я прошел Дом радио, целый радиоквартал, который с упорством, достойным лучшего применения, застраивали с конца войны; казалось, архитекторы решили воздвигнуть неприступную вечную крепость для специалистов по обработке взрослых людей. Миновав парк, я начал спускаться по крутой улочке, прошел через мост; стоя на нем, я увидел, как ветер расшвыривал в разные стороны стройные парусные суденышки. II вот наконец я вышел на знакомую улицу, узнал крестообразно сложенный забор из заостренного штакетника, а за ним сад, узнал дом, в который я впервые попал с «Присяжным весельчаком» Уве Галлашем. Из-под жалюзи пробивался слабый свет. Я позвонил, еще раз позвонил, но никто не открывал. Парадная дверь оказалась незапертой. Я вошел в переднюю. Дверь большой комнаты, видимо, тоже не запиралась. Сбросив пальто, я осторожно приоткрыл ее и заглянул в ту самую комнату, где когда-то выслушал исповедь Галлаша…
Где же Карла? Она сидела скорчившись на огромном кожаном кресле. Когда-то я тоже сидел на одном из этих ископаемых чудовищ. Карла сидела подобрав ноги, опустив подбородок на поднятые колени. Какая странная поза! Она была в цветастом домашнем халате, с распущенными волосами. Красивое лицо Карлы, на котором постоянно читалось выражение легкой усталости и меланхолии, теперь оплыло; и оно было напряжено, словно Карла пыталась вспомнить нечто ускользавшее от ее внимания. Да, на ее лице застыло выражение странной сосредоточенности, беспомощной и безнадежной. И еще я заметил, что глаза у нее были воспалены, а губы беспрестанно шевелились, будто Карла без конца повторяла какую-то фразу, стараясь разбудить свою память. Взгляд Карлы покоился на закупоренной бутылке водки, которая стояла рядом с настольной лампой.
Никогда не забуду, как она встретила меня. Безвольно протянула руку, не подняла глаз, не сказала ни слова. Я подумал даже, что она вообще забыла свой телефонный звонок и просьбу приехать к ней.
Я присел на подлокотник ее кресла… На диване валялись чьи-то брюки. Да, я помню, что, сидя рядом с Карлой, обнаружил на диване мужские брюки, к которым была прикреплена квитанция — брюки вернулись из чистки.
Я погладил твердую спину Карлы, положил руку ей на плечо и приготовился ждать.
Наконец-то, наконец она повернула ко мне голову. Но я явственно видел, что прежде, чем полностью осознать мое присутствие, ей надо было что-то стряхнуть с себя. Она повернула ко мне голову и сказала:
— Правда, она похожа на скрипку? Я говорю о бутылке, старина. Она похожа на зеленую скрипку. Правда? — Карла взяла мою руку, потянула ее вниз, прижала к своей груди.
— Пойду принесу две рюмки…
Но Карла испуганно прервала меня.
— Нет, — сказала она и быстро добавила: — Нет, нет, нет. Это невозможно, мне нельзя. Мне нельзя пить, старина. Если я начну пить, они опять меня заберут.
— Кто?
— Они. Я только что прошла курс лечения. И стоит мне выпить хоть каплю, как они опять запрут меня в это заведение.
— Зачем же ты держишь бутылку — спросил я.
Усмехнувшись, она сказала:
— Когда дома есть спиртное, терпеть легче. Этот совет дал мне один актер, который лечился вместе со мной. До тех пор, пока у тебя есть бутылка, пока ты ее видишь, терпеть легче. Но если в доме нет ни капли спиртного, ты этого не вынесешь. Посмотри. Ведь правда она похожа на зеленую скрипку? — Карла разжала мою руку, поднесла ее к лампе и, качая головой, долго смотрела на ладонь, потом провела рукой по моим пальцам и сильно потянула их книзу, суставы хрустнули. — Ничего у тебя нет, старина, — сказала она. — Пустая рука, такая же пустая, как у меня. Давай создадим новое общество, общество людей с пустыми руками. Согласен? Из тебя вышел бы неплохой главный кассир… Устраивает? Посмотри на свою руку, посмотри на мою руку — та же история. У нас нет ни одной линии, ни одного ответвления, которые указывали бы на наличие собственной судьбы. Мы оба, старина, ютимся где-то на задворках чужих судеб. Мы просто-таки созданы быть идеальными сообщниками и соучастниками, тихими попутчиками, которые вкладывают капиталы в других и чего-то ждут. Между прочим, мы многого ищем. Наверное, куда больше, чем положено. Ибо мы, люди с пустыми руками, надеемся получить в качестве прибыли собственную судьбу. Надеемся, что другие люди помогут нам обрести собственную судьбу. Пока наши вклады кажутся прочными, мы позволяем водить нас на поводке. Но как только земля начинает колебаться, мы рвем поводок и удираем. — Карла вздохнула, сгорбилась, по ее телу пробежала дрожь, потом она встала, подошла к стенному шкафу, вынула две рюмки и поставила их перед собой. — Пожалуйста, откупорь бутылку, — сказала она. — Мы выпьем за наши пустые руки. Давай. А если ты не откупоришь, я сама ее открою. — Она стояла передо мной, расставив ноги, показывая на зеленую бутылку. — Чего ты ждешь?