И понесло грешного!..
Каждую теперь ночь приходил он на камбуз в одиннадцатом часу, и предвкушение соприкосновения с некоей тайной, вторжение и овладение ею, будоражило его душу уже при повороте ключа в двери. Он тщательно и бережно мыл руки с мылом - тем предстояло пробовать сейчас температуру воды, плавно и даже нежно перемешивать в этой воде дрожжи, сахар и соль. Спустя два часа им предстояло ловко и умело разложить тесто по хлебным формам. И когда поднимется оно в них до чудесной своей высоты, не мешкая загрузить формы в печь. И тут уж не прозевать: выключить среднюю дверцу через девять, а верхнюю и нижнюю - через десять и одиннадцать минут соответственно - а то сгорит. Помощница печь исправно сделает свое дело, и еще через час с милым слуху стуком будут падать из опрокидываемых форм свежеиспеченные, желто-золотистые боками и коричневые верхушками, булки мягкого, свежего хлеба...
Теперь накрыть их сначала простыней, потом черным целлофаном, что распускал Овсов, полосуя большие мешки под мусор, и уж сверху - ватным одеялом: все, пусть остывают. Целлофан, что покроется обязательно теплыми каплями с одной своей стороны, надо будет обязательно выдернуть через час с небольшим. И повесить тогда сушиться на ручки верхней дверцы печи - как флаг: новая выпечка закончена! Ну, и продавить, напоследок, пару-тройку булок сквозь одеяло: какие мягкие удались!
С целлофаном - это его Полина научила: чтоб влага оставалась в хлебе, и не был тот сухим.
Вот этого никто из предыдущих пекарей, самого Рому включая, не знал: спасибо Вам, Полина Владимировна!
А заводил он тесто всегда с молитвой. Впрочем, творил свою молитву за ночь он несколько раз - пока трижды подходило тесто, успевал он и овощи на завтра шеф-повару почистить и картошку на суп порезать (входило это в прямые его обязанности), и палубу - по очереди с Пашкой - до блеска помыть-подраить. Ночь - она долгая...
V
- Я почти сорок лет в море хожу... Но такого хлеба я еще не ел!.. Дашь мне с последней выпечки домой булочку?
VI
- Смотри, смотри! - Аленка, ухватив за самый краешек кусок пористого хлеба, трясла его перед носом Полины.
Стала она теперь Овсову первым на камбузе другом, и защитником даже от Полины. Впрочем, защита теперь Овсову вряд ли требовалась: в безусловной теперь «уважухе» в экипаже он был - за хлеб, главным образом. Впрочем, Полина в самом начале говорила ему:
- Если ты такой хлеб делать будешь - тебе здесь все простят: даже если и полдник какой-то закосячишь... И для камбуза всего : хлеб - половина нашего дела. Может быть, и бОльшая. С плохим хлебом любой - как бы хорошо обед сготовлен не был - хорошим обедом уже не будет. И наоборот: они же рыбу себе солят, строганину делают - все с хлебом... Да, твой хлеб можно и просто так - как блюдо есть.
А ничего, ведь, Овсов особенного не делал - просто, все делал с любовью (ну, и еще, конечно расстойка - по самое «не хочу»). Разве мог живой Хлеб ответить ему иным?...
И это полуночное постижение хлебной тайны переметнулось теперь на все судовое бытие Овсова. Он уходил с камбуза в пятом часу утра, обязательно видясь с Аленкой - просто получалось так, - а иногда и с Полиной («Ну что моя пчелка?»), приходил опять к двенадцати, а если были сдобные булки - мягкие и пышные, так полюбившиеся всем, - то и к девяти. В пять часов дня, раздав полдник и помыв за собой все кастрюли - сковороды, уходил ненадолго опять - чтоб вновь явиться через несколько часов для свершения своего священнодействия : «Хлеб пошел печь».
- Андрюха... Ты вообще спишь когда- нибудь, или нет? - спрашивал страшно скупой на какую-то похвалу (равно, как и на продукты) второй штурман.
Второго штурмана боялась даже Полина.
А Овсова несло! Несказанно... Энергия, рождаемая от великого, хоть и неприметного постороннему глазу действа, передавалась и на его полдники, что шли подчистую на «ура!». Салаты, жареная рыба, запеканки, пиццы, даже обычные каши - все выходило просто замечательно. Про булочки мягчайшие уж не говоря - их с еще горячими канючить приходили. Сам себе Овсов объяснял это просто: по народной примете кому постоянно везет? Новичкам, и дурачкам: поэтому шансов у удачи проскочить с какого-то бока Овсова не был никоих.
- Сегодня с утра Поля так Пашку чихвостила! - полушепотом сообщала ему как-то Аленка. - Говорила: «Вот, посмотри на Андрея - все в руках горит!».
Аленка была уже самым закадычным Овсову на камбузе другом (ближе только был «земеля» Александр, что в порядке полного исключения и полной же конспирации получал от земляка пекаря дрожжи, сахар и даже изюм для бражки), и частенько просто выручала: тонкий её локоток Овсов всегда чувствовал рядом. Просто, они оба были настоящими моряками, для которых своя судовая работа и обязанности превыше себя самого.