— Ну, смелей, орлы! После строевой пойдем стрелять из винтовки, — пообещал дядя Федор.
Плетень зашатался, ребятишки кубарем сыпанули во двор и пошли за мной, размахивая как попало руками и шлепая босыми ногами.
— Ать-два! Ать-два! Взяли ногу! Левой! Левой! Ать-два, ать-два!
Потом он вывел нас за ворота и мы потопали за поскотину, в овраг. На середине улицы нам встретился дядя Саша Клейменов. Он отступил в сторону и вытаращил глаза.
— Шире шаг! — прикрикнул дядя. — Ать-два, ать-два!
— Ты чего это, Федор Иваныч? — спросил дядя Саша. — Ты что делаешь-то? Ты куда их?
— На огневую, — серьезно сказал он, проходя мимо. Я слышал, как пацаны дышат мне в затылок, и кто-то шепчет — дай винтовку! Винтовку дай понесу, а? Я молчал, как положено в строю.
— Илька — домой! — приказал дядя Саша, но Илька не понял его и продолжал топать замыкающим. Тогда дядя Саша догнал его и выпихнул из строя.
— Я кому сказал — домой!
Но Илька что-то замычал, отстал от отца и пристроился в хвост. Дядя Саша остался на дороге — длинный, худой, сутулый, похожий на огромное чучело, и рукава-то болтались очень похоже…
— Эй, Шлем! — запоздало вслед крикнул он. — Ты что, в бога мать, не навоевался? Не накомандовался еще?
Но дядя Федор перекричал его.
— Бего-ом марш! — скомандовал он и тяжело потрусил рядом с нами.
С того дня все мои ровесники в Великанах бежали с утра к нам, приходили и те, что младше, а то и старше — всем хотелось поиграть в войну, пострелять из винтовки. Только не появлялся Колька Смолянин. Мы забыли про лапту, про погонялу и бабки. Играть в войну было интереснее даже самой рыбалки, потому что нами командовал настоящий майор. Дядя Федор надевал форму с погонами и портупеей, на которой болтался не сданный в милицию парабеллум в кобуре, пацаны обряжались в великоватые гимнастерки и пилотки, подпоясывались солдатскими ремнями и начинались занятия. Мы ползали по-пластунски, рыли окопы, маршировали и ходили в атаки; в завершение спускались в овраг и палили из винтовки в самодельные мишени. Каждый день кто-нибудь из матерей приходил к нам на учебное поле и просил дядю Федора отпустить сына полоть в огороде или таскать воду в баню. Товарищ майор давал увольнительную, хотя увольняемый уходил чуть ли не со слезами. Матери то ли побаивались дядю Федора, то ли стеснялись его. А может, считали, что наш «военобуч» — дело обязательное, как в войну было, потому и просили робко, как чужое. Дядя Федор же на учениях словно помолодел и у него ни разу не заболела голова. Он водил нас в атаки, размахивая пистолетом, и бегал как лось. В поношенной линялой гимнастерке, в настоящей каске со звездой он был таким настоящим и красивым майором, таким лихим комбатом, что идти за ним в атаку было легко, весело и как-то даже торжественно, что дух спирало. Я напрочь забывал тот страшный сон про войну и мчался с малопулькой наперевес, обгоняя пацанов с деревянными автоматами. И ничуть не сомневался что, окажись перед нами враг, мы бы смели его, вышибли из всех траншей и окопов, и тогда бы застрочили деревяшки и деревянные болванки-гранаты завзрывались бы, потому что впереди был настоящий командир.
— Батальон-о-он! В атаку, за мно-ой! — кричал товарищ майор, первым вставал, вскинув пистолет, и на лице его была какая-то решительность и страсть, которую можно было заметить лишь в это мгновение. Я даже не узнавал его, забывал, что он мой дядя — дядя Федор и что впереди не березовые пни с черными шляпками, а фашисты в касках. Однажды, когда мы «выбивали» немцев с берега Божьего озера, из молодых березняков вдруг вышла тетя Варя с топором. Получилось так, что мы идем в атаку на нее, и тогда товарищ майор скомандовал лечь и окопаться. Мы упали между пней и стали рыть палками землю. Тетя Варя подошла к дяде Федору и погладила вздыбленный погон на его плече.
— Ты уж сильно-то их не мучай, — попросила она. — Пускай отдохнут…
— Тяжело в ученье — легко в бою, — жестко сказал дядя Федор. — Пускай привыкают.
Тетя Варя вздохнула, поджала губы. Я думал, что дядя Федор скажет ей, что война давно кончилась, но и он обманывал тетю Варю. А она загоревала:
— Так-то оно так… Да больно малые еще… Неужто теперь и таких берут?
Она спустилась к воде, села на валежину и стала бросать камешки. Вода была тихая, цвел орех-рогульник, и круги от камешков путались и разбивались об эти цветы.
А товарищ майор вдруг дал отбой, велел мне построить отряд и вести в деревню. В тот день нас было десять человек, но мы считались батальоном. Поэтому я скомандовал: «Батальон! Стройся!» — и повел ребятишек в Великаны. Мы шли как настоящие бойцы из боя — с песней. Песня казалась боевой и красивой.