Валера всхлипнул и тихо заскулил. Объяснять очевидное этим извергам он уже устал.
Шаг за шагом, день за днём он учился ходить. Поддерживала его ускользающие силы только мысль, что уж снаружи-то, за стенами квартиры люди не такие жестокие. И обязательно его съедят. Даже мечтал иногда вечерами, щурясь от удовольствия - вот выйдет он на улицу, а там на него сразу со всех сторон налетят детишки, да голодные студенты и вмиг крошки на крошке от него не оставят. А может, даже есть магазины, куда привозят людей-хлебушков и они лежат там, на деревянных ребристых полочках, красуясь золотистыми хрустящими корочками и похваляясь душистой мякотью. И кто хочет приходит в тот магазин и покупает себе хлебушек на обед.
Реальность разочаровала. На улице в его сторону никто даже не взглянул. И волшебного магазина по пути не попалось. А через несколько дней и вовсе случилось непоправимое - Валеру посадили на старый, пропахший выхлопами и маслом вахтовый автобус и привезли на завод, на котором человек-Валера когда-то работал. Завод, дымящий небо трубами, и тогда казался ему мерзким, а теперь и вовсе виделся противоестественным. Валера-хлебушек хотел вернуться, только вахта уже уехала. Хлебушек стоял на остановке, обдуваемый холодными вонючими ветрами.
- Лерыч-Валерыч, - Валеру приобняли за плечи. - я слышал, ты болел.
Валера-хлебушек скосил глаза и увидел Диму Потина, старого друга и лучшего пятничного собутыльника Валеры-человека.
- Я не болел, - прошептал Валера. - я хлебушек.
- Слышал, слышал, - с умным видом закивал Дима. - ну, хоть отдохнул месяцок ото всего этого. А теперь Лерыч-Валерыч, пошли работать. А то кто ж, если не ты жену кормить будет.
- Я пытался, но она меня не ест, - горько вздохнул Валера.
- От ты придумал, - сказал Дима, отсмеявшись и смахнув слезу.
И потащил его на завод. Валера поник и даже не плакал. Только тихо скулил, когда ему вручили перчатки и заставили работать с облитыми машинным маслом деталями.
Обед наступил неожиданно и был как глоток свежего воздуха посреди ада беспробудного.
- Вот ты прав, Лерыч-Валерыч, - разглагольствовал Дима Потин, сидя за столом с гнутыми металлическими ножками и фанерной столешницей. Перед ним стояла тарелка с борщом и стакан ярко-розового киселя. - вот хлеб - это же тема! Он и голова всему и желудок. И хорош по-всякому. Свежий или сухарик. Просто ломоть или бутерброд. С солью или сахаром. А корочка, натёртая чесночком? А маслице сливочное? А шматочек сальца да с лучком? Ах, хлеб-хлебушек. Счастье, как оно есть.
Валера замер, поражённый гениальной по своей сути мыслью.
Ведь что получается-то. Он-хлебушек немного зачерствел, вот от него носы-то и воротят. А что делают с зачерствевшим хлебушком? Правильно! Натирают корочку чесночком для аромата и сливочным маслом для красоты. Обрадовавшийся Валера-хлебушек схватил и того и другого, разделся, обнажая подчерствевший, посеревший бок и как давай натираться. Он аж зажмурился от счастливого предчувствия - вот сейчас его захотят, обкусают и съедят. К тому же обед.
Открыл глаза, а люди разбежались. Даже Дима Потин с грохотом упал вместе со стулом и, как раненый партизан, пополз прочь из столовой, не сводя глаз с бывшего друга.
И понял тогда Валера, что всё безнадёжно. Прогорк, размок, местами (срам-срам) начинка выпирает. Кто его такого страшного есть захочет? Упал Валера на колени и зарыдал по своему утерянному предназначению.
Так и пошло дальше. Валера-хлебушек из дома, где его испортили, ехал на работу, на которой им все брезговали. А потом обратно. Постепенно пропитывался он всякой гадостью и становился всё менее аппетитным. И лишь иногда снилось ему счастливое - магазин хлебушков и он на полочке свежий, румяный, да хрустящий.