— Спасибочко, теть Поль, — Валюшка благодарно вскинула пушистые ресницы, и на Астахову глянули такие счастливые глаза, что и она улыбнулась широко и понимающе.
— Дурит девка, — бормотнула она, уходя. — Да ведь когда и подурить, как не в молодости. Весь свет для нее сейчас в ём. А он и не замечает. Неужели Ксюха как его стреножила, так и до се не отпускает?
У веялки Валюшка долго не проработала. Отгребая зерно, глядела мимо, и деревянная лопата скребла пустоту. У Анны Ивановны опять заходили в веселой дрожи усики.
Председатель уехал с агрономшей в поле. Валюшка встала, слонялась у сортировки, не находя себе места. Анна Ивановна отобрала у нее лопату.
С первой же машиной Валюшка уехала в поле, к комбайнам. Разравнивая в кузове ногами зерно, почувствовала, как в груди что-то кольнуло: Прохор и Надежда Сергеевна шли вдвоем по стерне, вместе нагибались и о чем-то весело говорили.
Вечером Валюшка сидела на крыльце. Положив голову на колени, глядела на тихий закат. Небо за Актуем горело ровно и бездымно. Сиреневые тени тянулись через луг, пропадали за кустами. Много раз виденное приволье. Глядела прежде, ничего этого не замечая, а нынче отчего-то грусть-тоской зажглось все внутри. Мимо прошагала из пригона мать. Валюшка поглядела ей вслед. В пригоне, шумно вздыхая, укладывалась на ночь корова. На фоне высветленного неба промелькнули ласточки. Валюшка смотрела очарованно, чувствуя, что у нее словно открылось какое-то глубинное зрение.
Машина, фыркнув, круто остановилась у здания райисполкома. Фары осветили палисадник, стоявшие возле окон деревья, поросший травою кювет. Заместитель начальника сельхозуправления Панченков звонко хлопнул дверцей, так лихо только он умел хлопать, взбежал по ступенькам на высокое крыльцо. В райисполкоме светились два окна — в приемной, где у телефона караулил тишину дежурный, и в кабинете Василия Павловича. Прошел темные сени, пересек наискось неосвещенный зал; в приемной дежурный оторвался от книги, вгляделся, узнал, хотел заговорить, но Панченков шагнул мимо приемной, у обитой дерматином двери с табличкой «Начальник сельхозуправления» молодцевато подтянулся, поправил ремень, пригладил рукой выступавшую надо лбом светловолосую чуприну.
— Костя, ты? — Василий Павлович привстал из-за стола, потягиваясь; настольная лампа мешала ему смотреть, он повел голову вбок, спросил, оживляясь: — Ну, как там, в Ключах?
— Порядок. Один план выполнили. Горячий был денек. Штурманули.
Василий Павлович тронул ладонью жестковатые, с проседью волосы, оглядел с любовью Костю — молод, красив, напорист. Все выполнит, какое ни дай задание.
Василий Павлович вспомнил: сам таким же до войны пришел в райком.
Всю войну протрубил на разных должностях, ночей недосыпал, одна была забота — хлеб фронту; не жалел ни себя, ни председателей; люди все понимали — сами себя не жалели. В последние годы работал в Берсеневке первым секретарем. Въелись в душу привычки военных лет, тянул лямку как в войну, а говорят, надо было по-другому. Но по-другому он не мог, не умел да и не считал нужным — действовал привычными проверенными методами.
Среди тучных, богатых хлебом лет выдаются неурожайные. Позапрошлый год был именно таким. Василий Павлович всю осень колесил по колхозам, жесткими мерами выколачивая хлеб. С особо упорными вел разговор на бюро: кое-кого исключил из партии. По письму группы председателей в Берсеневке до первых метелей работала комиссия. Над Василием Павловичем сгустились тучи. Он горько сожалел только об одном — не довел дело до конца, не выполнил плана хлебозаготовок. Тогда бы и разговор с ним был другим — победителей не судят, а если и судят, то с оглядкой… Его сняли с работы. Район и до сих пор лихорадит, никак не подберут в Берсеневку такого руководителя, который бы выправил положение. Нынче послали туда из Новониколаевки первого секретаря. А сюда пришел Яков Петрович.
Нынешняя заготовительная кампания имела для Василия Павловича особое значение. По всему чувствовалось, что заготовки будут напряженными. Знакомый Василия Павловича из краевого управления, сам бывший секретарь райкома, больно переживавший его падение, в откровенном разговоре посоветовал:
— Отличись нынче — все спишут и забудут. Глядишь, и наградят. Ты рукой не маши. Кто-кто, а мы-то с тобой заслужили. Покажи себя, развернись, помнишь, как в войну бывало. Я поговорю тут о тебе в крайкоме. Вернешься на прежнюю должность, а то пойдешь и на повышение.