— Идут комбайны?
— Стоят. Сыро еще.
— А зерно?
— Остатки вчерашнего.
— Я с вами.
Шофер открыл дверцу с другой стороны.
— Залазьте.
Надежда Сергеевна объехала комбайны. У двух приезжих комбайнеров с Кубани задержалась. Обратно шла по жнивью пешком. У межи остановилась, сорвала несжатый колосок, размяла. Подняв глаза, увидела на дороге «газик». Кто бы это? Разве начальство какое? По меже к ней шел Сукманов. От неожиданности она отступила на шаг. Все в ней замерло. Ерофей оглянулся по сторонам и подошел к ней, покорный и виноватый.
Ерофей Сукманов выехал в поле засветло. Промчался мимо полевого стана, круто свернул с дороги на стерню. Под колесами глухо зашелестело. Поворачиваясь, ныряя в неровности поля, они проминали два нешироких следа. Отбившийся от стаи журавль пробежал впереди, подпрыгнул, пытаясь взмыть в воздух, махнул правым крылом, оно у него обвисло, опустилось. Подранок… Ерофей с сожаленьем подумал: жаль, не прихватил ружьишка. Журавль бежал, хлопал одним крылом. За полем сбоку открылась зеленая ложбинка. От озерка, подняв гортанный крик, снялась стая; набирая высоту, не уходя, кружилась неподалеку. Подранок, отбежав на безопасное расстояние, остановился, крикнул, и было в его клекоте, усталом и хриповатом, столько тоски, что у Ерофея в груди захолонуло.
Он проводил взглядом журавлей и свернул к озерку, где в камышах спрятался подранок. По зеленоватой, заросшей травой воде прыгали, разбегаясь в стороны, длинноногие водомеры, бежали в глубину красные жучки. Ерофей вывел машину на дорогу, долго ехал молча.
Вчера на току едва уговорил баб. Хлеб на элеватор отвезли. Подвезут то, что осталось на полях, выполнит он второй план, выдаст хлеб колхозникам. А потом?
Ерофей, сутулясь, сидел в машине. По дороге ветер гнал пыль, поддувал снизу. Скосив расширенные зрачки, Ерофей глядел мимо скирд соломы на дальний простор. Нескончаемо тянулась стерня. Вдоль нее светлые полосы — вмятины от комбайнов. Сейчас пустить бы сюда тракторы с плугами, время — пахать зябь. Но нет, нельзя, нельзя распылять силы; сначала — хлеб. Он вытащил блокнот. Четыре комбайна оставить на старых полях, остальные — двинуть на Колывань; пускай начинают, там, пожалуй, уже подошла пшеница. Навалиться всей силой, и опять пойдет зерно. Вот оно, берите: зерно к зерну, золото, а не хлебец. Ерофей положил блокнот на колени, задумался. Где-то опять крикнул журавль. Ерофей вздрогнул, обернулся: давешний подранок? Вслушался — шелестела трава под колесами, ветер шуршал, хозяйничая в бурьянах. Никого. Просто это ему показалось.
Межа кончилась. Поднялся на невысокий увал, увидел внизу тракторную будку. За нею по полю шел комбайн, попыхивал дымком, хедер врезался в гущу хлебов. Через дорогу две жатки обжинали края загонов. Ерофей мимо будки направился к машинам. К «газику» на буланом коньке подскакал бригадир, туго натянул поводья.
— Давно тут начали?
— Вчера.
— Какой намолот?
— Бункер на круг.
Не густо. Ерофей нахмурился.
— А где остальные?
— Дожинают пятое поле.
— Завтра отправляй их на Колывань.
Бригадир попридержал готового взять вскачь с места коня, замялся.
— Был я на Колывани…
— Ну?
— Не подошла там пшеница. Есть один участок и тот… с зеленцой.
У Ерофея зло поджались губы. Снизу так ошарашил бригадира взглядом, что у того по лицу пошли пятна.
— Завтра сам съезжу, — погрозил. — И если что…
Бригадир отъехал, отпустил поводья.
С края поля донесся гул комбайна. Ерофей вылез из «газика», разминая ноги, пошел туда. На повороте махнул комбайнеру рукой, вскочил на ступеньку, взобрался на мостик. Глядел с высоты на светлый разлив хлебов. Сунул руку в бункер, взял горсть зерна. Щупловатое. Ни слова не говоря, проехал круг, стоял, рослый и гибкий, расставя ноги и угрюмо опустив голову. Комбайнер сдвинул на лоб очки, оглядываясь на него, прокричал сквозь шум мотора:
— Жидковат хлеб!
Ерофей ничего не сказал ему, сошел по лесенке, спрыгнул на землю. Бригадир поджидал его все на том же месте. Ерофей молча сел в машину, не глядя на бригадира, поехал дальше. У развилки остановился.
За неширокой луговиной начинались поля озерского колхоза. Заехать? Посмотреть? По тропинке вдоль поля шла Надежда Сергеевна в синей блузке с открытым воротом, в темной юбке, на руке жакетка, лицо задумчивое. Приподняв брови, он ждал, словно приговоренный, — заметит не заметит? — не смея ни двинуться, ни повернуть обратно, ни вылезти из машины. И только когда Надежда Сергеевна увидела его, он тяжело сошел на землю, вымученно улыбаясь, заспешил навстречу.