Ненькин отсмеялся, вытер платочком глаза; видя, что это не позабавило и не развеселило Виктора, посерьезнел, но глаза, хитроватые и узкие, так и остались лучисто-веселыми; добавил:
— Вот что посоветую тебе о клевере. Съезди-ка на химкомбинат. Там лаборатория проводит опыты с новыми удобреньями. Прошел слух о стимуляторе для трав. Уж, верно, занялись они и клевером. Био-стио-стимулятор… Чем не ростовое вещество? — Он ухмыльнулся.
Так, с этой веселой ухмылочкой, Ненькин и уехал со станции.
Вечер надвинулся теплый и темный. Виктор стоял у раскрытого окна, прислонясь к косяку головой. Он был один-одинешенек в агротехническом кабинете. Под коричневым эбонитовым колпаком на столе горела лампа. Перед ним из темноты проступала улица, дома, небо, подернутое черным туманом — мглой, сквозь которую едва пробивался дальний свет звезд. Кто-то невидимый шагал по дороге, долетел скрип калитки, послышались тихие голоса.
Кабинет от окна до двери просквозило как током. Виктор качнулся, вгляделся и увидел входившего Чухонцева.
— Съездил?
— Съездил.
— Ну и где клевер лучше? У нас или у них?
— Вот, гляди. — Виктор достал из портфеля сноп влажной, чуть привядшей травы. — Такой же, как у тебя на стенде.
— Когда они его получили?
— Этот, как видишь, сегодняшнего укоса.
— Они украли у меня идею! — истерично закричал Чухонцев.
— Кто? Ты можешь это доказать?
— Откуда я знаю? Я недаром боялся! Я как предчувствовал, что это случится! И вот — случилось!
— Погоди, давай-ка разберемся, — остановил его Виктор. — Они говорят, что давали тебе удобрения. Ты испытывал их?
— Да, я испытывал кое-что, но толку от этого было как от козла молока.
— Они ведь тоже могут заявить, что никакого нового клевера ты не вывел, никакого нового способа сева не открыл, а воспользовался их удобрениями.
— У них тогда тоже ничего не выходило, — бормотнул Чухонцев.
— Зато сейчас посмотри! А у нас?..
— Теперь я понимаю, чего не хватало в этих удобрениях. Компонентов, которые ввел в них я. Я первый открыл это! Я опередил их на целый год!
— Но ведь они создали эти удобренья, а не ты.
— Без меня у них ничего не вышло бы! — Выкатив глаза и раздув ноздри, Чухонцев с апломбом заходил по кабинету.
— Меня тут поддержат, — заговорил он, остановившись. — Я, как сотрудник станции, первым открыл воздействие на клевер нового, созданного при моем участии удобрения. Станция защитит мой приоритет. Ты должен поддержать меня. Что? — подскочил Чухонцев к нему. — Отказываешься? Струсил? Уходишь в кусты? Ты еще пожалеешь. Слышал, как отзывался о моем клевере профессор? Это что-нибудь да значит.
Чухонцев крутнулся на месте и выбежал из кабинета. По крыльцу прогрохотали шаги, и все смолкло.
Виктор грустно посмотрел в окно. Вот с клевером и покончено. Он понимал упорное желание Чухонцева числить себя автором открытия. Ведь если кто и был обманут в этой истории, то прежде всего он сам.
Талька ходила в Коломино распространять газеты. У нее по отделению отпадали подписчики. Коломинский куст был самым неблагополучным, и она, оставив почту на Дашу, отправилась на два дня туда. Встреча с Виктором была у нее запланирована, но Талька не предполагала, что так получится с поцелуем. В ней точно что разгорелось, она испытывала легкое кружение, улыбка не сходила с ее разгоряченного лица.
В Коломине Талька сразу отправилась к родственникам. Встречные бабы окидывали ее долгим взглядом, хвалили:
— Поздоровшела, девонька. Замуж собираешься? Пора, пора.
Иные всплескивали руками:
— Талька? Ты ли это, милушка? Не узнала. Богатой тебе быть. Дай бог жениха тебе чернявого да ученого.
Краска заливала ее миловидное лицо; слушать такие слова было приятно.
Вечером, когда хозяева вернулись с покосов, она поговорила с ними о продлении подписки.
Быстро стемнелось. На улицу высыпала молодежь. Затараторила гармошка. Полились горласто песни; едва смолкала одна, едва гармошка заканчивала басовитый перебор, как начиналась другая: