А сам в молодости разве был не таким? Мало задумывался о жизни. Вот так же ходил с дружками по улицам и лазил в чужие сады и огороды и бегал за три километра в Михайловку воровать у приехавших на мельницу мужиков уздечки. Детство и молодость прошли бестолково.
Он сидел и вспоминал, какие он и его дружки вытворяли шалости, и качал головой: какими были они тогда дураками! Егор выплюнул потухшую папиросу, прикурил новую и, услышав из-за двери голос Гули, поднялся:
— Иду.
На другой день рано утром Егор подходил к центральной усадьбе совхоза — Михайловке.
Сверху, с гребня увала, открылся вид на излучину Актуя. Изгибалась река, круто убегал вперед увал; вилась дорога, и вдоль нее, повторяя каждый ее поворот, в два ряда стояли деревянные дома. В центре теснились они густо, а ближе к прогибу увала, где года два назад пестрели на кочках травы, поднялся новый поселок; дома там городские, крашеные, в два и в три этажа. В них все было как в городе — и паровое отопление, и вода, и газ в баллонах; говорили, скоро станут строить такие дома и в Лебяжьем, и Егор, проходя мимо нового поселка к конторе, все глядел на балконы, на широкие окна и, увидев занавески и герань в горшочках, замедлил шаг.
Хорошо в таких домах. Ни о воде тебе заботы, ни о дровах. Гуля хоть отдохнет. Сколько она за свою жизнь воды из Актуя перетаскала! И все-таки было жаль своей старой пятистенки: под окнами черемуха, просторный двор густо зарос травой; пригон и баня рядом, за ними грядки лука, огурцы, тыквы, дыни, картоха, и все огорожено плетнем; своя, годами обжитая усадьба. А тут и посмотреть не на что — голо. В одном доме столько семей сразу. Нужен не пригон, а целый скотный двор. А где тут и как заводить огороды?.. Нет уж, поживем пока так. Егор вздохнул и, поглядев еще раз на дома, вошел в контору.
Тут уже полно толпилось народу. Коридор тянулся длинный, дверей было много, в каждую то и дело входили люди — все они выглядели строгими и занятыми, пробегали быстро, не оглядываясь и не задерживаясь, и двери хлопали за ними тяжело. У входа в бухгалтерию Егор увидел знакомое, в пятнах солярки лицо; тракторист из Ананьина Петька Мугуев, положив руку на стул, сидел у печки на корточках и курил, пуская дым в щелястый рассохшийся пол; пепел стряхивал в раскрытое зевло печки.
— Эй, Егор! — громко позвал он, как будто был в степи, и его плоское, с монгольскими скулами лицо расплылось в улыбке, словно они не виделись много лет.
Егор подошел.
— Чего ты тут? — спросил Петька. — Жалиться пришел?
— Нет, — ответил Егор, кивнул на кабинет директора: — Владимир Степанович тут?
— Тут, — сказал Петька, и его круглое лицо поскучнело.
Увидев проходившую женщину-бухгалтера в синем платье, в жакете, наброшенном на плечи, он встал, просительно округлил глаза:
— Ну, как мое дело, Любовь Николаевна?
— Какое дело, Мугуев? — остановилась та.
— О пособии.
— Идите работайте, Мугуев, — строго сказала Любовь Николаевна, тряхнув повязанной лентой головой. — Не будет вам пособия. Не положено. Мы помогаем нуждающимся.
Она пошла, а Петька замахал руками:
— Постой! Стой! Как это не положено? Василию заплатили. Володьке заплатили. А мне не положено? Я тоже в профсоюзе состою и каждый месяц деньги вношу. Я, может, не меньше Васьки нуждаюсь.
Егор отвернулся. Петька был все такой же, ничуть не изменился, — сколько помнил Егор, вечно клянчил, на всех жаловался; он и ходил самолично, и посылал жену, и писал письма, и высиживал долгие часы перед кабинетами; услышав, что где-то чего-то дают, мчался туда, и вот теперь, прослышав, что кому-то дали пособие, пришел и торчал тут с утра и, хотя ему отказали, не думал уходить, пока не добьется своего.
Перед кабинетом директора Егор остановился. Дверь открыл не сразу. В маленькой приемной за продолговатым столом сидела девушка и, наклонив голову, старательно втолковывала кому-то по телефону:
— Владимир Степанович занят. У него совещание.
Она положила трубку, но тут же зазвонил другой телефон.
Звонки перекликались, как утром на зорьке петухи; голоса у них были разные, и кричали они то коротко, то длинно; их дребезжанье обрывалось всякий раз лязганьем трубки, которую девушка хватала чем дальше, тем сердитей и злей. Егор стоял у двери и, держа засаленную кепку в руке, терпеливо ждал. Девушка наконец подняла голову: