Озарение пришло ко мне во время корпоративной вечеринки в честь одного из наших практикантов, который сдал последний экзамен и был принят в штат фирмы. Как обычно, мы собрались на террасе, на крыше здания страховой компании. Вечер выдался свежий, мы спасались от холода вином. Разговор не клеился, и когда во время очередной беспомощной паузы я рассказала коллегам историю про Русский центр, они засыпали меня типичными вопросами страховщиков: «Как думаешь, часто такое жульничество удаётся? Сколько народу она может одурачить подобным образом за день? А за неделю?»
Хотелось ответить, что номер был устроен специально для меня, но, скорее всего, это было не так. С некоторыми вариациями он мог сработать с любым из русскоговорящих жителей Сан-Франциско. В каком-то смысле мошенница применила тот же трюк, который применяли к нескольким поколениям советских граждан: дай людям веру в лучшее будущее, и они раскроют свои сердца и карманы шире. Что ж, я оказалась ничем не умней других!
Коллеги не могли взять в толк, почему я вдруг перестала отвечать на вопросы и замолчала. Они подождали немного, потом переключились на другую тему. Вечеринка продолжалась, а я отошла к краю террасы, потягивая вино и разглядывая низкие звёзды, сверкающие над дальним краем залива Сан-Франциско. Такие же звёзды были видны с балкона нашей квартиры в Ленинграде – я почувствовала чуть ли не благодарность к женщине за ловкость, с которой она меня облапошила, вернее за переживание, связавшее меня с давним прошлым. Когда-то в детстве я была пылкой и упрямой фантазёркой. Мечтательной рыбачке с картины недоставало такой вот горячности. Ей открывалось ночное небо, и все миры лежали перед ней как на ладони, но, вместо того чтобы стремиться к ним, она, словно заворожённый светом лунатик, сидела на крыше с закрытыми глазами.
Я допила вино и быстро покинула вечеринку, стараясь донести своё открытие до мастерской. Но в состоянии опьянения не хотелось браться за краски, а когда подоспели выходные, это ощущение потеряло свою ошеломительность, а потом память и вовсе его поглотила.
…Картину я так и не закончила.
Куда течёт море[1]
Зайдя по щиколотку в озеро на Карельском перешейке, девочка спрашивает у мамы:
– Мама, а куда течёт вода?
– Вода течёт в речку, доченька, – отвечает мама.
Мама стоит рядом в воде, неглубоко, тоже по щиколотку. Её руки висят вдоль тела, а глаза смотрят куда-то вдаль, на лес на другом берегу озера, на голубое небо за лесом.
– А куда течёт река? – интересуется девочка.
– А река течёт в море, – говорит мама и пытается остановить поток вопросов: – Посмотри, какая тёплая вода! Пойди, сними платье, искупайся, а? Видишь, другие дети уже купаются.
Небольшое лесное озеро практически безлюдно, но на другом конце пляжа, за песчаным выступом, где растёт одинокая сосна, действительно плещутся в воде дети. Девочка неуверенно шевелит пальцами ног и подходит ближе к маме, берёт её за руку. Мама одета не для купания: на ней летнее платье в красную клетку, подол подоткнут.
– А куда течёт море? – после минутного молчания спрашивает девочка.
– А море течёт в океан.
– А океан?
– А океан течёт вокруг земли.
Девочка оборачивается к берегу и останавливает свой взгляд на одинокой сосне, возвышающейся высоко над пляжем, вода подмыла берег, и корни дерева висят высоко над водой. Подул ветер, и сосна важно приветствует девочку.
– А если она вся утечёт?
– Кто – она? – не сразу догадывается мама.
– Вода.
– Ну не волнуйся, вся она не утечёт, – с преувеличенной уверенностью отвечает мама и делает очередную попытку заинтересовать девочку вещами более практическими:
– Ты разве не хочешь искупаться?
Однако девочка не сдаётся:
– Ну а если вдруг утечёт?
– Ну что ж, – говорит мама, немного подумав, – тогда мы ляжем на спину и поплывём вместе с ней.
– А я не умею плавать, – настойчиво напоминает девочка.
Не выпуская маминой руки, она осторожно наклоняется и свободной ладошкой осторожно дотрагивается до гладкой поверхности озера.
– Значит, должна научиться, – говорит мама и подталкивает дочку к берегу. – Иди, разденься.
Девочка проходит пару шагов к берегу и возвращается. Вода кажется ей слишком холодной и грязной, в ней плавают какие-то отвратительные склизкие водоросли, от которых противно пахнет. Мама уже успела унестись мыслями куда-то далеко-далеко и поэтому никак не реагирует, когда девочка снова берёт её за руку. Девочка пытается заглянуть маме в глаза, проследить за направлением взгляда, последовать за ним, но мамины глаза полузакрыты, а взгляд рассеян. К маминым мыслям дочке нет доступа. Девочка берёт мамину руку, поднимает её, кладёт себе на голову, на плечо. Девочка надеется, что мама начнёт перебирать пальцами, погладит её по голове, и одновременно опасается, что мама вырвет руку, оттолкнёт, сорвётся на крик, уйдёт, забудет.