К кази давно никто не обращался ни с какими делами, но это даже радовало его: ни тебе проблем, ни дурацких жалоб, над которыми иной раз приходится поломать голову, ни жадных жалобщиков, с которых прямо-таки приходилось вытрясать лишнюю монету — сплошная тишь да благодать! Шарифбек последние три дня даже не открывал дверей, и очень удивился, заслышав шарканье подошв на ступеньках и последовавший за этим нетерпеливый стук в дверь.
— Кто там, войдите! — недовольно крикнул Шарифбек, откладывая дутар в сторонку.
Двери распахнулись, и в них ввалился красный, как спелый помидор, и почему-то совершенно мокрый Нури. За ним вошел Насреддин.
— Хо… ходжа? — выпучил глаза кази. — Опять ты? Я же просил тебя, умолял больше здесь не появляться!
— Простите, почтенный Шарифбек, но я не виноват. Это Нури привел меня.
— Нури? — нахмурился кази. Только его Шарифбеку и не хватало! Хватило же у Нури наглости после того, как он в последнюю их встречу после судейства Насреддина наговорил Шарифбеку гадостей, явиться к нему в дом. Да еще и во всем мокром! Вон какие лужи растеклись по прекрасному полу. Впрочем, плевать на пол — скоро у кази будет другой дом, красивый, чистый и просторный. — Что с вами случилось?
— Ходжа лишил меня бараньего стада!
— Правда? — с ехидством прищурился кази.
— Врет он все, — зевнул Насреддин. — Я его стадо и пальцем не тронул.
— Так ли это? — вновь обратился кази к Нури.
— Э… Видите ли, Шарифбек, у нас есть волшебная река. В нее бросаешь барана, а выплывает уже два.
— Постойте, я ничего не понимаю. Какая еще волшебная река?
— То есть, она никакая не волшебная! Так сказал мне Насреддин. Но на самом деле это самая обычная река.
— Ага! И где же она находится?
— Протекает у перевала. Это наша река!
— Что вы кричите? Я не глухой. Река, понимаю, — кази упер ладони в колени. — Продолжайте, прошу вас.
— Так вот, ходжа прочитал заклинание, бросил в эту реку барана, а выловил уже двух.
— Из волшебной реки? — уточнил кази.
— Вы что, издеваетесь надо мной? Из обычной, очень мокрой и очень холодной реки.
— Так-так, — понимающе покивал кази. — И что же случилось дальше?
— Дальше я решил сделать как он, и вот — лишился своего стада.
— Как же вы его лишились, дорогой Нури? Его утопил Насреддин?
— Да при чем тут он? Это я, я! — Нури потыкал себя пальцами в мокрый халат, отчего тот захлюпал, и с него на пол вновь ручьями полилась воды. — Я наслушался сказок этого старого шакала и собственными руками скинул со скалы все стадо. О Аллах, мне даже говорить об этом страшно!
— А когда спихивали несчастных животных в реку, не было страшно?
— Молчи, презренный! — вскинулся Нури, но его остановил Шарифбек, выставив перед собой ладонь.
— Постойте, Нури. Можно я уточню? Выходит, вы, наслушавшись сказок ходжи, погнали в горы собственное стадо и столкнули его с обрыва. Я ничего не путаю?
— Все именно так и было. Но он убеждал меня, что таким образом я умножу стадо, а не лишусь его!
— Я убеждал вас? — повел бровями ходжа. — Простите, но, мне помнится, вы хотели потащить меня к судье, когда увидели, что я туда-сюда вожу баранов, которых я купил на базаре всего три дня назад — это может подтвердить торговец. Вы привязались ко мне, стали угрожать. Что же мне, по-вашему, оставалось делать? Вот я и придумал эту историю, чтобы рассмешить вас. Откуда я мог знать, что вы, такой взрослый и умный человек, всерьез примете шутку об удвоении баранов.
— Шутка? — вскричал Нури, сжимая кулаки. — По-твоему, это шутка? Двадцать пять тушь баранов плывут по реке.
— Простите, ну я-то здесь при чем?
— Да ты… Да я тебя…
— Успокойтесь, дорогой Нури и давайте рассуждать здраво, — остановил перепалку кази. — Если вы наслушались глупых историй, поверили в них, а после самолично столкнули свое стадо с обрыва, то в чем же вы обвиняете этого человека?
— Я… — глаза у Нури растерянно забегали.
— Ну же, я вас слушаю.
— Вы…
— Да-да?
— Я знаю, что происходит! — затряс пальцем Нури. — Вы мне мстите за нашу ссору. Снюхались с этим проходимцем и теперь выгораживаете его! — запальчиво выкрикнул Нури.
— А вот этого говорить вовсе не стоило, — тяжко вздохнул ходжа: «Мудрому язык дан, чтобы спрашивать или держать его за зубами, а глупцу — чтобы наживать проблемы».