Мулла брел по базарной площади, зыркая по сторонам и обшаривая цепким взглядом товары на прилавках. Его загребущие руки чесались сграбастать все, что попадалось ему на глаза, и оттого пальцы нервно и быстро вращали четки. «Похоже, сегодня мулле не удалось утолить голод своей жадности, — решил ходжа, едва сдерживая улыбку, — вот и шляется теперь по базару в надежде чем-нибудь поживиться на дармовщинку». Оно и понятно, ведь после вчерашнего происшествия мало кто надумает нести мулле последнее, что есть в доме, чтобы тот умилостивил судьбу просящего. И тому было доказательство: стоило мулле пройти мимо кого-нибудь, как те за его спиной принимались шептаться, посмеиваясь и кивая головами. Мулла, разумеется, слышал их, злился и скрипел зубами, начиная при этом еще быстрее вращать четки, но связываться с нахалами не решался — себе же дороже выйдет. И тогда он гордо вскидывал подбородок, распрямлял как мог спину и приближался к какому-нибудь прилавку, начиная с умным видом щупать то ткани, то рубахи со штанами, или заглядывал в кумганы и горшки, а уж если он останавливался у лавки с чем-нибудь съестным, то принимался бормотать молитву. Произнеся же ее, мулла протягивал ладонь, ожидая вознаграждения за свой труд, но торговцы сегодня, словно сговорившись, самым наглым образом игнорировали слугу Аллаха, делая вид, будто его и вовсе нет. Мулла, выждав некоторое время, тяжко вздыхал, отворачивался и брел дальше, но было хорошо заметно, что от каждого нового отказа он все больше сатанеет и уже едва сдерживается, чтобы не обрушить на очередного отказника поток отборной брани.
И вдруг — о чудо! — муллу окликнул один из скучающих торговцев шашлыком. Никто не покупал его шашлык, угли горели без толку, а дивные ароматы жареного мяса уплывали в никуда, минуя обоняние правоверных.
— Послушай, мулла! — протянул он руку, когда тот уже собирался было пройти мимо, уверенный, что и здесь ему ничего не светит.
— Да? — мгновенно оживился мулла, лисой шмыгнув к самому мангалу и втягивая носом чудные запахи.
Насреддин остановился, и с ним вместе остановились Саид и Икрам. Ходже было крайне любопытно, чем-то это закончится.
— Скажи, о мудрый мулла, будет ли Аллах сегодня милостив ко мне? Моя торговля хиреет, никто ничего не берет, — осведомился шашлычник с кислой физиономией, подпирая челюсть ладонью. Другой рукой он без толку поворачивал сложенный стопкой в сторонке от горящих углей уже готовый шашлык на длинных шампурах.
— О торговец дивным шашлыком, — облизнулся мулла, пуская слюни и закатывая глаза, а его пустое пузо отозвалось голодным плотоядным урчанием, — твой день будет удачен как никогда, если ты пожертвуешь Аллаху палочку, а лучше две. Верь мне!
— Ты уверен? — с сомнением уставился шашлычник на муллу.
— Не сомневайся. Моими устами с тобой говорит сам господь! — и мулла протянул пальцы к шампурам.
— М-м, — заколебался шашлычник, накрывая шашлык глиняной тарелкой.
— Знай же, о человек, — обиделся мулла, — твоя торговля не протянет и до конца месяца, если ты будешь таким жадиной. Ведь жадность — великий грех, проклятие рода человеческого! Но щедрость всегда вознаграждается сполна.
— Ладно, берите, — сдался шашлычник, протягивая мулле одну палочку. Ходжа прекрасно видел, что ему вовсе не хочется этого делать, но страх перед муллой и его проклятиями засел в нем так глубоко, что обороть его не было сил.
— Две! — показал мулла два пальца. — Не жадничай.
Шашлычник вздохнул и потянул из-под тарелки вторую палочку.
— Ну, раз уж ты раздаешь свой шашлык за пустые слова, тогда и мне дай, — приблизился Насреддин к мангалу. — Я тебе сейчас столько всего наговорю — закачаешься.
— Ты! — подпрыгнул мулла от неожиданности, едва не выронив из рук шампур. — Опять ты, нечестивая собака, старый хорек с жалом гадюки!
— Я, — просто ответил мулле ходжа.
— Чего тебе опять надо? — взвизгнул мулла.
— Я покупаю шашлык — меня устраивает его цена. Ты уже купил?
— Вшивый оборванец! Облезлый верблюд! — все продолжал распаляться мулла, сыпля оскорблениями. — Чтоб тебя скривило, чтоб твой поганый язык завязался в три узла, чтоб…
— Благодарю за добрые пожелания, мулла. Но знаешь, меня столько уже проклинали, но до сих пор я не лишился даже волоса из своей бороды. Однако, мы отвлеклись от дела, — ходжа отвернулся от пышущего жаром не хуже углей, лежащих в мангале, муллы и сказал шашлычнику: — Уважаемый, дай и мне три палочки.