— Ха-ха! Хо-хо-хо! — послышалось со всех сторон, и на этот раз мулла уже позеленел, так ему стало дурно. Мулле непременно хотелось ответить что-нибудь ходже, но в голове было пусто, словно ночью на базарной площади.
— Ох, берегись ходжа! — пропыхтел наконец обретший голос мулла. — У тебя отвратительный язык, но хуже того, что ты живешь за счет других — все это знают. Не так ли, правоверные? — оглядел мулла с прищуром собравшуюся вокруг него и Насреддина толпу. Ответом ему было разом наступившее молчание. — Видишь, народ лгать не будет. Ты только треплешь языком и больше ничего не делаешь, они же тебя кормят. А кто живет за счет других — великий грешник, и на том свете он будет вечно гореть в аду.
— Так ведь это прекрасно! — воскликнул ходжа, ухмыляясь в бороду. — Значит, на том свете мы будем свидетелями твоего сожжения, дорогой мулла.
— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — с новой силой грянула толпа, а Насреддин развернулся и быстро пошел прочь, не обращая внимания на злобное шипение муллы за своей спиной — все, на что тот остался способен.
— Зачем ты его злишь лишний раз? — спросил Икрам ходжу, когда они отдалились на приличное расстояние.
— Так надо, — коротко ответил ему Насреддин.
— Тебе, конечно, виднее, но он все-таки мулла — власти у него ой-ёй сколько. И если он решится отомстить…
— Обязательно решится, иначе и быть не может. И, скорее всего, это случится уже сегодня ночью.
— Ты думаешь, сегодня опять объявится шайтан?
— А ты так не думаешь? Мулла не получил того, чего хотел, и он вынужден что-то с этим делать. Правда, с фантазией, у него туго.
— Хорошо, если так.
— Поживем — увидим.
А в это время мулла, злой как бешеная собака, ворвался во двор мечети.
— Гнусный шакал, оборванец, сын змеи и ишака! Чтоб ты окривел, чтоб у тебя отнялся твой поганый язык, чтоб… Гази, где ты, негодный слуга?! — гаркнул мулла, забираясь на топчан.
— Я здесь, хозяин, — выбежал слуга из пристройки, что была устроена рядом с грядками. — Чего изволите?
— Нечистая тварь!
— Я? — опешил Гази, отшатнувшись от муллы.
— Да при чем здесь ты? Я об этом паршивом Насреддине, чтоб земля разверзлась под его ногами и поглотила его, уй-юй!
— Успокойтесь, хозяин. Хотите, я сделаю вам чай?
— Я хочу придушить его! — покрутил руками мулла, показывая, каким образом он придушит ходжу, если тот попадет в его руки.
— А чай?
— Что ты привязался ко мне со своим чаем? — переключился мулла на Гази как на более доступную мишень для распиравшего его негодования. — Не-ет, ему это даром не пройдет. Выставить меня посмешищем. Один раз — куда ни шло, но два. Два! Ты понимаешь?
— Может, нам лучше отсидеться, а? — робея, предложил Гази. — Ведь не вечно же Насреддин будет здесь жить.
— Ну, уж дудки! — Мулла показал слуге кукиш. — Видел? Я не таков, чтобы спускать обиды каждому проходимцу. Сегодня опять вернется шайтан, но на этот раз все будет по-другому, совсем по-другому. Я им устрою ночь веселья! Ох, они у меня посмеются, — мулла погрозил кулаком в сторону базара.
— А может, не надо, а? Может, ну их, — прогундосил Гази.
— Остолоп, что ты понимаешь?! — рявкнул на него мулла. — Готовься, ночью выходим…
Когда покрывало ночи укрыло селение, смолкли птицы, цикады до утренней зари затаились в траве, а правоверные вкушали положенный им всевышним сон, к дому башмачника Али крадучись пробрались две казавшиеся угольными в плотной, почти осязаемой тьме фигуры. Одна выглядела вполне человекообразно: несколько упитанная, с боязливо согнутой спиной и опасливо озирающаяся по сторонам. Ноги этого человека были согнуты в коленях, а ступал он на цыпочках. Вторая фигура, подобно первой, старалась производить при настороженной ходьбе как можно меньше шума, но это было единственное, что их роднило. В остальном это была образина, не приведи Аллах! Над казавшейся маленькой головкой высоко возвышались рога, голова же под ними была несколько вытянута, а ее верхняя челюсть была утыкана пеньками зубов — нижняя вовсе отсутствовала. Пустые же круглые глазницы светились малиновым огнем. Далее рогатая морда переходила в тонкую шею, державшуюся на щуплом теле, покрытом черной, словно смоль, шерстью колечками. Ноги образины походили на широкие копыта, на которых ее под тяжестью рогов водило из стороны в сторону, отчего неизвестное существо то и дело изрыгало хриплые, едва слышные проклятия. Длинные подвижные руки козлоподобного существа заканчивались тонкими пальцами с длинными-предлинными загнутыми когтями.
— Может, пока не поздно, все-таки, вернемся, хозяин? — спросила первая фигура, следующая за козлоподобной.