— Да-да, сознаюсь в этом, полностью признаю свою вину и прошу прощения.
— К тому же вы — хе-хе! — уже с лихвой получили свое. Идите с миром. Хе-хе, святые дубинки!
— О добрейший из судей! — возопил мулла, падая на колени.
— Полностью в этом согласен с муллой, — выступил вперед ходжа. — Я имею ввиду доброту. Но остался один невыясненный вопрос.
— Какой же? — кази, нервничая, завертел четки.
— Откуда добрейший знает про то, что мулла уже получил свое? И еще про святые дубинки — о них уж точно никому не было известно, разве что мулле, да и то это знание досталось ему несколько болезненно. Ведь никто из нас о дубинках не обмолвился ни единым словом.
— Ну как же? Я слышал… думал… — растерялся кази.
— Так слышали или думали? — продолжал настаивать ходжа, видя замешательство кази.
— Что ты себе позволяешь, старик?! — вскричал кази. — Ты меня в чем-то обвиняешь? Меня, справедливейшего из кази?
— Я — нет, но вот мулла, выбравшийся из вашего дома ранним утром, словно какой вор, в костюме шайтана… И еще эти разговоры про дубинки. Не странно ли все это, а, уважаемый кази?
— Как ты смеешь возводить на меня напраслину, гнусный мошенник, когда именно ты и твой дружок притащили в мой дом муллу ночью? — сорвался кази, нервы которого были уже на пределе. — Ведь это ты заварил всю эту кашу.
— Докажите! — усмехнулся мулла.
— Я не буду ничего доказывать! Я просто посажу тебя в зиндан, и люди наконец вздохнут спокойно.
— А как же доказательства вины, о которых вы не так давно говорили? Или у кази разная справедливость для муллы и меня?
— Я это… да… — пожевал губами кази. — Законы едины для всех, ты прав. Извини, я погорячился.
— Понимаю, — ходжа чуть склонил голову набок. — Значит, вы не будете сажать меня в зиндан?
— Пока нет, — надулся кази. Связываться с Насреддином, да еще при таком столпотворении ему вовсе не хотелось.
— Значит, выходит, никакой вины на мне нет?
— На тебе вины нет! О старик, оставишь ли ты теперь меня в покое?
— В таком случае мы все же хотели бы знать, почему такой справедливый кази, как вы, пытается отослать из своего дома «шайтана», вот уже дважды досаждавшего людям и совершающего подобные злые выходки, вовсе не похожие на шутки, выпроваживая его через черный ход, и при этом утаивает, что все знает?
— Э, разве я утаивал это? Я же сказал про дубинки! А то, что выпроводил его из своего дома, то как бы ты поступил на моем месте, окажись шайтан в твоей… твоем доме?
— Как простой человек, я бы, скорее всего, отколотил его. А будь я честным кази, осудил бы согласно шариата за злобные выходки, что совершил этот человек, которого и муллой-то назвать язык не поворачивается. Ведь разве достоин человек, решившийся запугивать людей, строя из себя шайтана, называться духовным пастырем?
— Чего же ты от меня хочешь? — повысил голос судья. — Ты же слышал: это была глупая шутка!
— Он шут или мулла?
— Мулла, любящий пошутить.
— Шутка должна быть смешной, может быть, остроумной.
— Шутки бывают разные, и каждый шутит так, как может.
— Значит, если я, предположим, сегодня или завтра, или на днях явлюсь к вам в дом ночью в образе страшного чудища, переверну все в доме вверх дном и перебью посуду, украду съестное…
— Я ничего не крал! — выкрикнул мулла, но под холодным взглядом Насреддина вновь примолк.
— То мне за это ничего не будет? — закончил свой вопрос ходжа. — Ведь я скажу, что решил подшутить над вами.
— Знаешь, это сложный вопрос, — замялся кази в полной растерянности. — К тому же ты добрый и умный человек, и не будешь так глупо шутить.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Насреддин. — Мне кажется, будет очень весело.
— Нет-нет, это вовсе не весело. Совсем.
— В таком случае вы накажете меня?
— Послушай, чего ты от меня добиваешься? — застонал кази.
— Правосудия, о кази! Только правосудия и ничего более.
— Но я не могу судить муллу! Я светский судья.
— Ты признаешь его вину?
Глаза у кази забегали, он надул щеки.
— Так «да» или «нет»? — никак не унимался Насреддин.
Кази молчал, будто воды в рот набрал.
— Если у кази имеются сомнения в его виновности, то можно призвать еще одного свидетеля, которого отлично знает мулла, и который не хуже знает муллу. Я даже больше могу сказать: он знает все!
— Да, признаю! — выпалил кази, которому все это уже порядком надоело. Да и оказаться в очередной раз в дураках кази не очень-то и хотелось. — Но осудить не могу. Он не в моей власти. И оставь уже меня в покое!